Маньяки выходят из подполья, или Супериор - стр. 16

В машине Коюров первым долгом провентилировал салон. Двор, хоть был и не колодец вроде питерских, с одной стороны вообще разомкнут, под лучами сегодняшнего почти летнего солнца стал каким-то аккумулятором тепла.

Раритетные транспортные средства, между которыми Коюров воткнул «стрижа», за время вылазки и чтения прессы никуда не девались, так и стояли тесным «почётным караулом». «Может, и зря я присоседился к этой архаике», – думал он, бочком пробираясь к водительской дверце. Заднее крыло, на которое Максим опёрся рукой, ручка дверцы не показались особо горячими. Но внутри мобиля образовалось подобие духовки – от слова «духота». Максим опустил стёкла в передних дверцах, и как только они поехали вниз – дунуло такой свежестью, какой не было и на улице; октябрьским холодом повеяло! На секунду. Коюров включил в половину громкости песни «Битлз» – Матильда по его просьбе подборку скомпоновала, ремастерированные записи. И тут же выключил. Всё, унесло химическую дрянь, полураспавшиеся молекулы пластика обивки, что там ещё, – снова надо было закрывать окна. Прохлаждаться некогда… Коюров набрал в телефоне номер Силыча.

Связь почему-то долго не устанавливалась, не проходил гудок, молчал, а когда голос робота вдруг пробубнил: «Подключаю дополнительные модули соединения» – Максим всерьёз обеспокоился: что хоть с техникой творится? Даже отвёл телефон от уха, уставился на него. Телефон вручил перед поездкой сам Быстров, якобы очень надёжный гаджет, велел в нынешнюю поездку все звонки делать только с этого аппарата.

Тут сигнал вызова всё-таки воскрес – как если бы «затор» в сети прорвало. Или засор. Максим быстренько поднёс телефон снова к уху. Буквально на втором гудке Силыч откликнулся.

Выпрыгнул на экран – в смысле, белобрысая физия его. Весь дисплей телефона красная апоплексическая шайба заняла, до отказа; была у Силыча такая дурацкая привычка – во время разговора мурлом своим забираться чуть ли не прямо в объектив… Можно было пересчитать угри и поры на «картошке» Силыча. Мягкий, с вмятиной подбородок ушёл за кадр, равно как и редкий белесый, будто седой ежик на макушке. Силыч был альбинос или почти альбинос. Близкопосаженные глазки, почти бесцветные, на крови, с лопнувшими прожилками, хлопали веками как будто без ресниц (на самом деле, ресницы имелись, но даже при крупном увеличении их трудно было разглядеть), смотрели с экрана телефона удивлённо. Потому что Максима видели; он у себя тоже камеру включил. И, похоже, не сумел скрыть, что рад видеть круглую пухлую рожу собеседника, – почти родной сейчас она ему показалась, в этом тёплом, солнечном, но чужом и нехорошем Милоровске. Хотя – что за шекспировские нежности, как Быстров бы сказал? Обговорили заранее, как будут держать связь; сейчас никто ни в чём не вышел за рамки, ни он, Коюров, ни Силыч. Что за фобия злонамеренного или хотя бы даже и спонтанно случившегося подвоха? Никаких к чёрту подвохов, главное, вовремя дать себе такую установку!

Он её как раз и дал – но только сейчас. Сканируя удивлённую физию Силыча (а может, не было никакого удивления?), пробуя на зуб пробившую его самого сентиментальщину (может, и сентиментальщина тоже не пробивала?). Всё за ту одну-единственную секунду, пока Силыч глазёнками хлопал. А уж что при этом было на уме у Силыча… И откуда держал связь Силыч, из своего ли кабинета, а может, из квартиры любовницы… может, совершенно голый… одна ведь только физия в объектив влезла, и та – не вполне… Мысль о том, что Силыч сидит сейчас в чём мать родила, взорвала мозг Коюрова десятью тысячами… микрограммов тротила! Ну что за вздор!