Мальчики, которые обижают, девочки, которые прощают - стр. 23
– Но он ведь не исправится.
– Может быть, нет. Но ты – можешь. Ты можешь не продолжить. Не примерять этот костюм.
Мы замолчали.
В школе я был как обычно, дерзкий, уверенный. Но внутри всё чаще всплывали сцены – его крики, её молчание, мои сжатые кулаки. Они жили во мне, как живет в старых подвалах запах сырости. Сначала не замечаешь, а потом не можешь выветрить.
Вечером я снова подошёл к зеркалу. В костюме. В нем я уже не казался таким чужим. Он уже сидел чуть лучше. Как будто я привыкаю. Как будто я всё-таки в него влезаю.
Я провёл рукой по лацкану и прошептал:
– Только не забудь, Стас. Это не твоя форма. Это примерка.
Ты не обязан в этом жить.
Но где-то в душе я знал, что если задержусь в этом образе, если поверю, что сила – это гнев, а власть – это громкий голос, – я не сниму этот костюм никогда.
Он сядет плотно. Как вторая кожа. Как наследство.
Глава 9.
Это случилось весной. На улице уже таял снег, асфальт был в лужах, и воздух пах чем-то обнажённым, незащищённым. Я шёл домой после тренировки, с рюкзаком за спиной, в голове – тишина. Бывает такое состояние, когда не радость и не тревога, просто равнодушие ко всему. Как будто внутри выключили звук.
Поднялся на этаж, вставил ключ в замок – и… он не повернулся.
Сломан. Или, может быть, с той стороны вставлен другой ключ. Я подёргал ручку. Постучал.
– Мам? Это я!
Тишина. Я знал, что она дома. Знал, что должна быть.
– Мама! – стукнул сильнее.
Снова ничего. Тогда я спустился, сел на ступеньку и стал ждать. Минут через двадцать появилась Инна Ивановна – соседка с первого. С пирогом и вопросами в глазах.
– Ты чего тут?
– Дом не открывается. Что-то с замком.
Она подняла брови, посмотрела на дверь.
– А отец?
– Его нет.
– А мама?
– Дома. Наверное.
Она замялась, потом постучала сама – тихо, почти извиняясь.
Дверь всё же открылась. Щёлкнула осторожно. Мама выглянула в проём. Улыбка у неё была вымученная, как будто её нарисовали на лице.
– Замок заело, – сказала она. – Сейчас, сынок.
Пустила меня внутрь. Я вошёл. Снял куртку. Посмотрел на неё.
Что-то не так.
– Всё нормально?
– Да, конечно. Просто… устала.
На кухне стояла пустая бутылка. В комнате – папина куртка. А в маминой руке – тональный крем. Свежий. С резким запахом.
– Он приходил?
Мама кивнула.
– Но уже ушёл.
– Почему ты меня не впустила?
Она опустила глаза.
– Я испугалась, что это снова он. Я не подумала…
Я сел за стол. Смотрел в пустую чашку. И чувствовал, как во мне опять шевелится ярость. Не огонь – нет. Это уже было что-то другое. Как лёд. Как острое, прозрачное лезвие.
– Ты испугалась меня. Ты думала, что я – он.
Молчание.
– Скажи честно.
Она сжала пальцы на чашке.
– На долю секунды – да. Я услышала, как ты дёргаешь ручку, и… сердце оборвалось. Потому что не знала, кого жду. А потом стало стыдно.
Я встал. Не злился. Но внутри – что-то треснуло.
– Значит, я уже стал угрозой. Не опорой. Не сыном.
– Нет, Стас…
– Да. Ты просто не хочешь в этом себе признаться.
Я вышел из кухни. Сел на подоконник в своей комнате. Смотрел, как дети гоняют мяч во дворе. Кричат, смеются. У них, наверное, в семье тоже бывает сложно. Но у них никто не путает стук сына с возвращением тирана.
Вечером мама постучала.
– Прости.
Я кивнул.
– А ты понимаешь, что сейчас ты меня – заперла? Как он тебя.
Она села рядом.
– Понимаю.