Мальчик с крысой - стр. 5
– Вера, ну кто так делает? – вздохнула Настасья, когда мужчина скрылся в бане. – Обнадёжила человека, а селить-то нам его некуда.
– Я переберусь в твою комнату, а мою ему отдадим, – выложила я заготовленный план. – Спать буду на раскладушке. Поместимся!
– Ох, Вера-Вера... Чужого человека в дом. Кто он? Что он? Вдруг бандит какой... – с затаённой тревогой взглянула в сторону бани мать.
– Да нет! Хороший дядька. Ты же знаешь, я людей чувствую.
Было у меня такое свойство – людей чувствовать. С первого дня Настасья заметила за мной эту особенность. К тем людям, что в дом заходили с открытой душой и добрыми намерениями, я с радостью выбегала, брала гостинцы, что-то рассказывала, безбожно картавя. А к иным не то что не выходила, а пряталась куда придётся. Чем хуже человек, тем глубже забивалась: под кровать, в шкаф, а однажды даже в сундуке схоронилась, стараясь подальше отодвинутся от того, что распространяли эти люди вокруг себя.
Настя сначала не понимала, что с её девочкой происходит, а потом, разобравшись в речи ребёнка, что дядя или тётя «зой», «г-язный», «бабай», стала и сама к таким присматриваться. И поняла, что Верочка ни разу не ошиблась. Плохое – оно вольно или невольно, рано или поздно, но вылезет из человека, покажет себя.
Оттого и сейчас согласилась пустить незнакомца в дом и, отправив его в баню, поспешила освободить шкаф, перестелить постель, освежить пол, поправить половики в комнате, где раньше жила Верочка, и растопила самовар.
После того как распаренные хозяйки вернулись из бани, оделись и стали накрывать стол к ужину, постоялец вышел в общую комнату с паспортом в одной руке и сумкой в другой.
– Хочу сделать то, с чего начать должен был. Вот, Анастасия Семёновна, мой паспорт. Если хотите, можете данные записать, – и протянул маме книжицу, удостоверяющую личность.
Настасья не чинясь взяла, пролистала, вслух прочитала:
– Ермаков Иван Сергеевич. Почти как Тургенев, – хмыкнула она, возвращая документ, и спросила: – А моё имя-отчество откуда узнали? Верка проболталась?
– Нет, Вера ничего не говорила. Но слепым надо быть, чтобы не заметить ваши почётные грамоты. Вряд ли бы вы стали соседскими стены своего дома украшать.
– И то правда! – вспыхнула Настасья. – Я и не обращаю на них внимания. Висят и висят. Убрать уже давно надо. И совхоза того нет, и я не ударница, а всё хвастаюсь.
Постоялец не стал разубеждать хозяйку, рассыпаясь перед ней комплиментами, а молча начал выкладывать на стол продукты. Явно столичные – в наших краях таких давно уже не видели: несколько палок сырокопченой колбасы, пачки чая и кофе. Аромат деликатесов мгновенно заполнил небольшую комнату. Были ещё банки каких-то консервов, коробки и яркие пакеты с иностранными названиями, но опознать их я уже не смогла – жизненного опыта не хватало. А Настасья только ахала и глаза таращила. Завершилась выкладка двумя пузатыми бутылками, украшенными у горлышка виньеткой с золотыми звездами.
– Вот так как-то... – приподняв брови, пожал плечами Иван Сергеевич. – Приберите это добро в кладовую или куда ещё. Не на каждый день еда, но побаловать иногда себя можно. И вот... – достал из кармана три красных купюры, положил на край стола. – За месяц вперёд. Если мало будет, скажите.
– Иван Сергеевич, – прорезался голос у мамы. – Разве так можно? И продукты, и деньги...