Любовь и проклятие камня - стр. 43
– Я тоже, – ответил капитан.
Он едва успел договорить, как вдруг спиной почувствовал присутствие. Понятно, что их с командиром окружали люди, но это присутствие было чужим. Не просто чужим – враждебным. И прежде, чем мужчина осознал, что делает, он толкнул в сторону начальника стражи. В то же мгновение стрела, распарывая шелк рукава, чиркнула по руке, оставляя после себя глубокую красную полосу разорванной кожи и мышц. Соджун одернул руку.
– В защиту! – приказал Син Мён, и тут же над головами выросла стена щитов. Стрелы застучали по ней часто и гулко.
– Капитан! Ты как? – крикнул начальник стражи Соджуну. Тот ухмыльнулся лишь.
– Царапина.
Син Мён сидел, придерживая щит над головами. Он посмотрел в глаза своему капитану.
– Ты мне жизнь спас! – сказал он, а глаза горели.
– Вы бы сделали то же самое, – ответил Соджун.
Син Мён кивнул.
– Я этого не забуду, – между тем произнес он, и капитан по глазам прочитал, что действительно не забудет. Не забудет и отплатит, когда придет час. Но в данной ситуации Соджун подумал о сыне и Елень, поэтому он лишь крепче сжал ухват щита, не обращая внимания на боль.
Когда атака была отбита, а стан бунтовщиков захвачен, Син Мён сам перевязал рану. Она была неглубокой и не представляла угрозу жизни, но ныла, и потому Соджуну не спалось. Он вышел из своей палатки. Студеный воздух, словно поджидавший за пологом, заставил поежиться и запахнуть плащ.
Лагерь спал, лишь часовые у костров поворачивались то одним, то другим боком – грелись. Луна, вынырнувшая из-за чернильных туч, посеребрила казавшийся прозрачным лес. На подхваченной морозом земле заискрился иней, расстилаясь в непроглядную тьму оврага и возносясь по горам, казалось, до самых небес. Соджун поднял голову и посмотрел на луну. Та, так бесцеремонно вторгшись своим холодным светом в мир людей, будто и не замечала никого. С момента мироздания всего несколько дней в месяц она освещала землю, но этот безжизненный свет никогда не грел. Так своенравная женщина одаряет мужчину бесчувственной, заученной улыбкой, но ни разу не согревает взглядом, ни дает руки. Такова и безответная любовь. И взгляд Елень, ничего не значащий, такой же, как и свет равнодушной луны. Капитан вздохнул: везде, даже здесь, ему мерещится чужестранка с зелеными глазами, глазами оттенка змеевика…
Черное облако наползло и поглотило луну. Соджун наблюдал, как оно потихоньку кралось по испещренному звездами небосводу, подбираясь к неприступной красавице, пока не закрыло ее: так ревнивый жених прячет красавицу-невесту. На мир с небес упала тьма, как злой дух, вмиг сожравший все вокруг. Исчезли горы, пропал овраг. Тьма на земле, тьма в небесах.
Соджун поежился от ветра, обжёгшего щеки и нырнувшего за ворот одежды. Капитан пошел по спящему лагерю, прижимая локоть к телу. Часовые кланялись, но он не обращал на них внимания. Шел туда, где сидели оставшиеся в живых пленные бунтовщики. Оттуда раздавались стоны, причитания и молитвы. Капитан Ким, отходя от костров, все больше чувствовал холод. Здесь было значительно холоднее, чем в центре лагеря. Пленники, согнанные гуртом в круг, в тщетной попытке согреться жались друг к другу, сидя на земле. Соджун взял факел, поднял над их головами. Большинство из этих неугодных власти людей даже не обратили внимания на стражника магистрата. Кто-то взглянул и тут же опустил голову. Соджун глянул на часовых. Те, не спуская глаз с пленников, от мороза не могли стоять на месте. Капитан нахмурился, подозвал одного из них. Солдат подскочил к нему, склонился.