Любовь и проклятие камня - стр. 42
– Берегите себя, отец, – проговорил подросток и поклонился.
Соджун тронул коня коленями, и тот шагом отправился со двора. Капитан не оглядывался и потому не видел, как приоткрылась створка окна женской половины и зеленые глаза провожали его. Он ехал вдоль забора поместья и на дом не глядел.
Глава восьмая.
Восстание хуже обычной войны. Страшнее, беспощадней. Война – это когда ты сражаешься с врагом-иноземцем. Он и ходит, и говорит иначе. Восстание – это борьба с твоими вчерашними братьями, с людьми, слушавшими в детстве те же песни, выросшими на тех же сказках, вобравших в себя те же традиции, что и ты. Еще хуже, если ты их еще и понимаешь и даже принимаешь их сторону.
Отряд, ведомый Син Мёном, был хорошо обучен, отлично вооружен. Каждый в отряде был солдатом – человеком, уполномоченным властью убивать всех, кто был ей неугоден. Но, по сути, убивали тех, у кого хватило духу восстать против власти узурпатора. Бесчестной власти!
Соджун и сам понимал: на престоле сейчас двенадцатилетний Танджон, но вряд ли его тщеславный дядя, принц Суян, остановится на достигнутом. После переворота, в котором сам Соджун принимал непосредственное участие, в окружении юного короля не осталось никого, кто мог бы противостоять Суяну. Ведь тот даже не побоялся кары Небес – обвинил в измене своего брата, талантливого живописца и поэта, принца Анпхёна16. Пройдет еще немного времени и регентства честолюбивому дяде короля будет мало.
Но солдатам не надлежит думать. Они должны подчиняться. И Соджун подчинялся. Его клинок испивал за день столько крови, что к вечеру становился в тягость своему хозяину. Он служил верой и правдой. Ему, клинку, было все равно, чью кровь проливать. А вот его хозяину… Соджуна терзало гнетущее ощущение собственной неправоты. Поднимая меч над поверженным врагом, он все чаще ловил себя на мысли: а за кого он вообще сражается? За Танджона или, все-таки, за его светлость Великого принца Суяна, казнившего якобы-изменщиков? За что он сражается? С кем? С клинками и луками против мотыг и вил! Конечно, у аристократов, поднявших восстание, были обученные воины, но это лишь личная охрана господина из двадцати-тридцати человек, а остальные? Остальными были крестьяне. Воевать против них?
Это было не подавление бунта, а истребление непослушных! Непослушных, неугодных, ненужных!
Заяц никогда не нападает на волка не потому, что заяц не питается плотью! Он не нападет потому, что волк сильнее! Быстрее, больше, выносливее. Вот и теперь, увидев большой отряд вооруженных солдат, крестьяне превратились в зайцев. Они пытались скрыться в горах, защищавших их и в зной, и в стужу, но не успели. Горы припорошило снегом, на котором так хорошо читались следы беглецов. Обнаженный лес не мог спрятать преступивших закон.
Целый месяц Соджун с другими стражниками бегал по лесам и горам за разбежавшимися повстанцами. Однажды, сидя в засаде, они наблюдали за лагерем восставших. Это жалкое становище и лагерем-то с трудом можно было назвать. Одна крытая палатка, в которой, судя по стонам, доносившимся оттуда, находились раненые, пара костров. Даже караульные не стояли, а в изнеможении сидели на земле. Люди были измучены настолько, что даже не переговаривались друг с другом.
– Не вижу их командира, – шепнул Син Мён, сидевший плечом к плечу с Соджуном.