Размер шрифта

Люблю товарищей моих - стр. 11

Прощаясь с нами в этот вечер, Белла сунула мне в карман сложенный конвертом лист бумаги. В машине я развернул подарок. На верхней стороне было написано: «Дорогому и любимому Бобке от Беллы». Внутри – стихотворение «Пятнадцать мальчиков». Когда Белла успела написать, ума не приложу, а рукопись храню как реликвию.

ПЯТНАДЦАТЬ МАЛЬЧИКОВ

Пятнадцать мальчиков,

а может быть, и больше,

а может быть, и меньше,

чем пятнадцать,

испуганными голосами

мне говорили:

– Пойдем в кино

Или в музей изобразительных искусств?

Я отвечала им примерно вот что:

– Мне некогда.

Пятнадцать мальчиков

дарили мне подснежники.

Пятнадцать мальчиков

испуганными голосами

мне говорили:

– Я никогда тебе не разлюблю.

Я отвечала им примерно вот что:

– Посмотрим.

Пятнадцать мальчиков

теперь живут спокойно.

Их любят девушки —

иные красивее, чем я,

иные – некрасивей.

Пятнадцать мальчиков

преувеличенно свободно,

а подчас злорадно,

приветствуют меня при встрече —

приветствуют во мне при встрече —

свое освобожденье, нормальный сон и пищу.

Напрасно ты идешь, последний мальчик.

Поставлю я твои подснежники в стакан —

и коренастые их стебли обрастут

серебряными пузырьками.

Но, видишь ли,

И ты меня разлюбишь.

И, победив себя,

ты будешь говорить со мной надменно,

как будто победил меня.

А я пойду по улице, по улице…

^{>Автограф стихотворения Б. Ахмадулиной «Пятнадцать мальчиков».}

О том Беллином приезде у меня осталось очень мало воспоминаний. И мы были не в духе, и в журнале что-то расстроилось, и Белла была сама не своя.

Помню только такой эпизод.

Я забежал к ней в номер гостиницы. Белла сидела на подоконнике, пускала мыльные пузыри. Присев на диван, я наблюдал за ней. На душе было муторно, ненастно. Белла молча подошла к столу, на котором вразброс валялись фотокарточки, выбрала одну из них и надписала: «Боба, милый мой, меня не забывай! Ни за что!»

Я понял, как ей необходимо побыть наедине с собой, и тихо вышел – пусть поплачет, облегчит душу.

На улице смотрю, стоит московский поэт, наш переводчик Владимир Соколов, и тоже грустный.

Судьба оказалась немилостивой к этому отличному русскому поэту. В молодые годы он потерял любимую жену – выбросилась в окно – и с горя пристрастился к бутылке. Жизнь потеряла смысл («Мне тридцать три, я чист, ищу Иуду»), но стихи Володя продолжает писать хорошие.

Мы пошли кушать пирожки.

^{>Владимир Соколов}

Володя все недоумевал, почему Белла подвела его. «Ведь договорились встретиться у гостиницы. Я торчу здесь уже битый час…»

Я не стал рассказывать Соколову, чем была занята Ахмадулина…

– Пока я ее ждал, сложилось стихотворение, не ахти какое, но все же, – улыбнулся Володя и записал мне в дар на бумажной салфетке:

Я в Тбилиси, Душети, там,

Где мы, празднуя, пили, пели,

Понял грусть по святым местам,

Что бытует и в нас, как в Белле.

Белла, Бэла! Мы застим свет:

Строим глазки, имеем виды?

Нет! Поплачь со мной как поэт —

Человек смертельной обиды.

^{>Автограф В. Соколова.}

Володя протянул мне ту салфетку и тоскливо посмотрел в глаза: «Все мы немного влюблены в Беллу».

Попрощавшись с Соколовым, я вернулся в гостиницу и показал Белле Володин набросок. Она очень удивилась:

– Почему смертельной обиды?!

* * *

В следующий раз Белла приехала в Тбилиси с Юрием Нагибиным. Позвонила нам из гостиницы, мол, приходите, да не задерживайтесь.

Немного робея перед маститым прозаиком, – Нагибин представлялся нам пожилым, благополучным, респектабельным, – мы с Эдиком постучались в дверь их номера.

Страница 11

На следующую страницу