Ловушка неверия или Путь в никуда. Критическая история атеизма - стр. 4
– Похоже на то, – согласился кюре.
– Тогда остается только один вариант – собственноручное завещание. Это самый простой вариант, но и самый уязвимый. Если такое завещание по какой- то причине будет утеряно или уничтожено, – нет возможности доказать, что оно вообще существовало, – ведь нет ни нотариальной записи, ни свидетелей, которые могли бы подтвердить его наличие.
Собственноручное завещание должно быть полностью написано, датировано и подписано самим наследодателем. Таково требование закона. А что мы имеем в данном случае? Завещание написано, очевидно, почерком преподобного Мелье и под ним стоит его подпись. Но вот дата на документе, извольте видеть, отсутствует.
– И впрямь! А где должна быть дата?
– Она может быть на первой странице, или в конце, где подпись. Но главное, она должна быть. А тут её нет!
– И это является поводом, чтобы не признать этот документ завещанием?
– Как я уже сказал, обычно это препятствием не является. Но формально – да. Требование к форме завещания не выполнено.
– Хорошо. Что-нибудь ещё? – спросил кюре, подливая нотариусу кагора.
– Да! – воскликнул тот, почувствовав азарт охотника. – Завещание не должно содержать невозможных или противозаконных условий, а также условий, противоречащих добрым нравам. Добрым нравам, заметьте! Разве содержащиеся в этом документе утверждения о ложности христианской религии и о том, что Бог есть человеческая выдумка, не противоречат добрым нравам? Не говоря уже о тех гадостях, которые преподобный написал про Христа?
Кроме того, закон требует, чтобы завещатель был дееспособным и в здравом рассудке. Наличие пороков воли закон считает основанием для признания завещания недействительным. Между тем, хотя этот факт решено было не придавать огласке, имеются обоснованные подозрения и даже показания свидетелей, что отец Мелье покинул этот мир не вполне естественным образом.
– Вот как?
– Да! Он намеренно перестал принимать пищу, тем самым совершив грех самоубийства. Вряд ли такой поступок свидетельствует о душевном здоровье. Скорее его можно расценить как порок воли!
– Браво, мэтр! – воскликнул священник. – Итак, мы имеем не одну, а целых три причины не признавать эти записки завещанием! А значит…
– А значит, – подхватил раскрасневшийся от гордости и кагора. нотариус, – запятую мы поставим здесь!
И, макнув перо в чернильницу, вывел жирную запятую, больше похожую на кляксу, после слова «нельзя»: «ОГЛАСИТЬ НЕЛЬЗЯ, УНИЧТОЖИТЬ».
К такому же выводу пришел архиепископ Реймсский, монсеньор Арман де Роган-Гемене5, в канцелярию которого также поступил экземпляр Завещания с тем же требованием – огласить его перед прихожанами.
Архиепископа более всего поразило признание покойного священника, что тот много лет исполнял пастырские обязанности в двух вверенных ему приходах, не только не имея при этом веры в Бога, но, наоборот, пребывая в твердой уверенности, что Бога нет.
– Это же, как минимум, два поколения взращено на ядовитых побегах неверия и нигилизма, – сокрушался архиепископ, размешивая кочергой догорающие листочки с записями священника- перевертыша. – Какие же представления сформировались в сознании жителей Этрепиньи и Балэв под тлетворным влиянием лжепастыря?
– И ведь как ловко маскировался, мерзавец! – негодовал архиепископ. – Оба мои предшественника, и монсеньор ле Телье и кардинал де Майи, которые знали его много лет и неоднократно посещали его приходы, ничего подозрительного не усмотрели! В отчетах о епархиальных ревизиях отмечено только сожительство отца Мелье с молодой девицей, которую он выдавал за свою кузину, да небрежное содержание храмовых зданий. Но такие замечания к какому сельскому кюре не предъяви, буквально через одного – не ошибешься. Слабость плоти естественна, а потому извинительна. Но кощунственное отрицание божественного величия… Это дело другое. Этому нет оправдания!