Лишь одна музыка - стр. 16

Соловей остановился, и Джулия сказала:

– Тебе не нравится?

– Это не моя птица. Ты любишь соловьев?

– Да.

– Это, должно быть, твои австрийские корни.

– О, не говори глупостей. Как насчет поцелуя? – Мы поцеловались и пошли дальше.

– Если это правда твоя любимая птица, я беру свои слова обратно.

– Спасибо. А твоя какая?

– Жаворонок, конечно.

– А, понимаю. «Взлетающий жаворонок»?[16]

– О нет – совсем не поэтому.

– Невзрачная пичуга…

– Ну твой соловей тоже не райская птица.

– Кажется, среди композиторов не так много красавцев, – сказала Джулия чуть погодя. – Шуберт был немного лягушкой.

– Но лягушкой, которую ты бы поцеловала?

– Да, – сказала Джулия, не колеблясь.

– Даже если бы это его отвлекло от творчества?

– Нет, – сказала Джулия. – Тогда нет. Но я не думаю, что это его отвлекло бы. Его бы вдохновило, и он бы закончил свою «Неоконченную».

– Верю, что закончил бы. Так что хорошо, что ты его не поцеловала.

Начинало накрапывать, и мы свернули к дому.

Когда я пробовался в квартет «Маджоре», Эллен спросила, как Джулия. Они были знакомы: наше трио и их квартет – оба тогда недавно сформировавшиеся – встретились на летней программе в Банфе в Канаде.

Я сказал, что мы потеряли друг друга из виду.

– О, как жаль, – сказала Эллен. – А как Мария? Замечательная виолончелистка! Я думала, вы втроем потрясающе хорошо вместе играли. Вы были созданы друг для друга.

– С Марией все хорошо, я надеюсь. Она по-прежнему в Вене.

– Грустно, когда вот так теряешь связь с друзьями, – пробормотала Эллен понимающе. – У меня однажды был школьный друг. Он был на год старше меня. Я его обожала. Он хотел стать стоматологом – дикая идея… О, это… Лучше сменить тему, да?

– Нет, совсем нет. Но может, начнем репетицию? Мне нужно в пять тридцать кое-где быть.

– Конечно. Ты мне сказал, что торопишься, а я тут разболталась. Извини.

Потерять из вида – из слуха, из запаха, из вкуса, из осязания. Недели не проходит, чтобы я не думал о ней. Это после десяти лет: слишком прочно впечатано в памяти.

После того как уехал из Вены, я написал ей, но слишком поздно. Она не ответила. Я писал снова и снова, в пустоту.

Я написал Марии Новотны, она ответила, что Джулия по-прежнему слишком расстроена и что я должен дать ей время. Мои письма мешают занятиям в ее выпускной год. Может, мне стоит сбавить пар. Мария, однако, всегда была больше подругой Джулии, чем моей. Они были знакомы до того, как я появился на сцене и столь неожиданно с нее сошел. Она не делилась со мной секретами и не давала мне надежды.

Когда Джулия закончила свой курс, она исчезла с лица земли.

Я написал в Высшую музыкальную школу, прося переправить мое письмо. Я так и не услышал от нее ничего. Я написал в ее родительский дом под Оксфордом – безрезультатно. Написал ее тете в Клостернойбург и не получил ответа. Написал Марии снова. Мария ответила мне, что она тоже ничего не слышала о Джулии. Однако она была уверена, что Джулии в Вене нет.

В конце концов, более чем через год после нашего расставания, раздавленный потерей, я позвонил ее родителям. Ее отец провел с нами день, когда был в Вене на конференции по истории. Он был поклонником Одена и взял нас с собой на небольшое паломничество в Кирхштеттен, маленькую деревеньку, где Оден провел свои последние годы. Вечером, уже в Вене, мы пошли на ужин и на концерт. Мы понравились друг другу сразу.