Летопись Кенсингтона: Кенсингтонский народный фольклор - стр. 33
Друзья же топтунов в это время времени не теряли и успели немного подкрепиться, загнав голубя. Они прогнали птицу по парку, пересекли весь район и только на Ягуляр-роуд с помощью атаковавшего сверху – с дерева – Дикона нагнали ее, да тут же на месте и оприходовали. Начисто позабыв о голодном Брайане.
– Нам самим мало было, – отдуваясь, объяснял Мартин Гор, и все согласно кивали, пряча куски голубя в рюкзаки. И хотя Мэй просил и клянчил так жалобно, что даже Нельсон на колонне чуть не прослезился, изо всех кустов светились только голодные глаза и ядреные кукиши. Вспомнив, что самый добрый из голодающих – Джон, Брайан поплелся к нему.
А Джон тем временем, копаясь в сундуке своей бабушки, нашел два шарика нафталина, три моли и старую газету. Нафталин Джон тут же скормил диконятам, из одной моли и отвоеванного голубиного куска сварил бульон, а остатки роскоши сунул в карман и вышел на улицу. Его мигом окружили голодные друзья.
– Что вам, – ругался Джон, – мало мяса жирной птицы?
Но после того как получил в подарок свисток, часы, дубину и литровую бутыль одеколона, Джон раздобрел и скормил поволжанам газету. «Вечерний Волос Кенсингтона» мгновенно был растерзан и съеден с таким хрустом и смаком, как никогда не едали и самых свежих вафель из пекарни Боно сотоварищи.
В этот-то момент и подошел печальный, как оплывшая свеча, Брайан. От вопросительного взгляда Джона у него так заунывно запело в животике, что Дикон расчувствовался, отвел его в сторонку, и, протянув одну моль, прошептал:
– Пойдем, я тебе дам понюхать бутылку из-под коньяка!
Заполучив бутылку, Брайан поскорей засунул в нее свой необъятный нос и стал поглощать винные капли и коньячные пары с таким усердием, что окружающие его товарищи – голубожоры и волосокрады – просто корчились от зависти.
– Ай да нос, – гундосил в рифму из бутыля Мэй. – Что за нос! Шедевральный.
Но нос его и подвел – когда Мэй решил достать его из бутылки, тот решительно воспротивился. Тут Фредди вытащил из кармана молоток и гаркнул:
– А вот кому носы доставать! Bceгo за одну моль!
Брайан, пьяненько смаргивая слезки, вынул моль, и, немного обглодав крылышко, отдал другу. Фредди придирчиво осмотрел поврежденную мольскую конечность, пробормотал что-то о бесстыжем обмане со стороны бутылконосых, но голод взял верх над его обычной щепетильностью, и моль была проглочена. Она несколько ударила Фредди в голову, поэтому с первого раза по бутылке он не попал. Брайан, гнусаво визжа, умчался в город со скоростью игуаны, и даже так же выбрасывая ноги.
Настала ночь. Брайан брел по Лондону, что-то грустно и протяжно трубя носом в бутылку. На эти вопли души, не нашедшей покоя, сбежались горожане.
– Кто это тебя так? – поинтересовался старый приятель Мэя Тим Стаффель.
– Ду-у! – жалобно протрубил Брайан и покачал бутылкой.
Сосуд в сочетании с общим внешним видом Мэя, который никогда упитанностью не отличался, а сейчас и вообще высох, как мумия, вызвали такую жалость со стороны мэйфэрцев (ибо именно в их стан странствия занесли Гарольдыча), что они общими усилиями сняли с носа Мэя стеклотару, а потом сбегали по домам и накидали ему полный мешок кое-какой снеди. Брайан притащил мешок на поляну, чтобы похвастаться, но все уже спали, поэтому Мэй обиженно заглотал все, до чего смог дотянуться, и лег соснуть часиков тридцать под неумолчное пение несъедобных сов.