Летопись Кенсингтона: Кенсингтонский народный фольклор - стр. 28
Фредди в течение пятнадцати минут с идиотским выражением лица внимал сложному рецепту приготовления мази против трещин на пятках, а по окончании оного спросил:
– А потом ты встретил меня, да?
– Нет, потом я пошел на выставку собак, собрал с посетителей несметное количество штрафов за нахождение не на лекциях и не на заутрене…
– А потом – сразу ко мне?!!
– Да нет, потом я увидел спящего под тачкой Хетфилда и стряс с него штраф за спанье в неположенном месте…
– Так вот, когда ты к нему нагнулся, он и намалевал у тебя на лобе! Дело закрыто!
– Не, я не наклонялся, он мне монету из-под тачки кинул. А потом…
– А потом ты и увидел меня! Я сразу догадался!
– Нет же! Я потом сам зашел на лекцию, послушал Боуи, крупно повздорил с ним по поводу произношения слово «латифундия»…
– И побежал ко мне?
– Нет, в церковь.
– Зачем тебя туда-то потянуло?
– Как – зачем? На обедню. Я же запевал! На хорах!
– А, ты же у нас – хе-хе – певун!
– Это ты – Петрус-певун, а я – певчий! А потом я пошел в баню…
– И не отмыл свою гадость со лба? Стыдно!
– Стыдно, но перед этим…
– Ага, ты встретил меня? Тьфу, как же так? Меня-то ты встретил только что! А баня?
– Вот и иди ты в баню! Сам меня путаешь, а потом… Вообще ничего не буду говорить!
– Погоди, так куда ты зашел, Рингочик? Лапушка!
– Гы-гы-гы, – сухо сказал Старр. – Перед баней я зашел к Брайану.
– А, ну тогда вопрос решен. Брайан и написал, от него и не того можно было бы ожидать! Хорошо, что вовсе не убил! Дело закрыто!
– Да ты в своем уме? И потом, я не к Мэю заходил, а к Адамсу. Мы с ним пельменей поели.
– В пельменной?
– В пельменной – пирожки из кошатины, а он меня домашними угостил.
– Что, у Адамса домашней кошатины мало?
– У него – из говядинки! Скууусно!
– Не тяни! А потом…
– Ну да, потом уже я тебя увидел.
– Слава мне! Слава любимому! Выношу решение – на лбу тебе написал Адамс! Дело закрыто!
– Да я к нему не приближался! Я через стол от него сидел!
– Так он незаметно!
– Я все примечал!
– Значит, в бане!
– В бане я был один. Вышел из-под душа, глянул в зеркало – а у меня чего-то чернильное на лбу. Ну, я не придал значенья, думал – оптический обман!
– Хорош обман – на всю рожу!
– Не приставай. В бане не красили, зуб даю!
– Ну, тогда значит – в церкви! Какой-нибудь церковный шутник.
– Там было-то всего народу – комитетчики, Дикон, служка-Стайп…
– Кто-о? Шляпа? Ну, я его! Он же мне – во! – галстук порвал!
– Так это уже год назад было! Плюнь!
– Я и плюну. В него. Когда встречу. Ладно. Так, может, тебе кто из комитета написал? Из мести! Дедушка, например. Или мама Ама.
– Кого?
– Ну, Тейлора. Мы его иногда «Ам» зовем, он пожрать не дурак. Недавно был неописуемый случай – он вот тоже пошамать захотел, а Мэй…
– Да ГРЕБАНЫЙ ПАНЦИРЬ!!!
– Я не буду больше! Не бей ногой!
– Так что с церковью? Они?
– Это я тебя хочу спросить!
– Не могли! Они – почтенные старцы…
– Кто здесь упоминал мое достославное имя? – возник возле спорщиков многопочтенный Боуи.
– Маис, мы сказали не «Стардсы», а «старцы». Так что можешь идти. СТОП! Что это у тебя?
– Где? Это… Это так.
– Я вот тебе дам – «так»! Я тебе дам «так»! Почему фломастер на руках?
– Ну, рисовал я.
– Иди-ка ты к бую!
– Да я и так уже здеся! Только вопрос дурацкий имею – почему же?
– Да потому, что только такие пингвины, как ты, рисуют в свое удовольствие.