Летопись Кенсингтона: Кенсингтонский народный фольклор - стр. 26
И не просите.
И не заикайтесь даже!
Так-то лучше.
Вот и.
Однажды Элтон Джон вышел, зевая, из своей керосиновой лавочки и начал без видимой причины подбрасывать и ловить несколько мелких монет. Тут же, как из-под земли, рядом о ним вырос суровый Блюститель.
– Что делаешь? – строго и отрывисто вопросил он.
– Так, – удивился Элтон. – В «Шинок» хочу сгонять, пельменей поесть. А что?
– Почему не работаешь? – продолжал сурово вопрошать Ринго.
– Перерыв потому что!
– Пошто?
– Желаю яства и пития вкусиху!
– Пошто?
– Отвяжись, морра.
– Так. Как обычно – «3а оскорбление при исполнении…»
– Старр! Стоп! Спрячь книжку! Морры – это родовое имя финских королей!
– Нда? Ладно. Прощаю. Так почему ты не работаешь?
– А потому, маврокордато ты синее…
– ЧТООО?!!
– Хорош драться! Вон у тебя на лбу написано, синим фломастером – «Маврокордато»!
– Дай зеркалце. Убери зеркалце. ТЫ НАПИСАЛ, УБОИЩЕ?!!
– Причем тут я? Вон, у Мэя спроси!
Ринго со всех ног поскакал к Мэю и длинной рукой закона схватил его за горло.
– Ты написал, гускварна?!!
– Что?!! Какая скварна? Это ты меня швейнкерлем обозвал?
– Мало того – еще и швейнбублем! Заслужил. А «Гускварна» – это швейная машинка такая. На ней шьет жена моя, Барбара.
– Марволо?!! – и глуховатый Брайан очень быстро побежал, но Ринго был начеку и не дал убежать далеко. Вскоре Брайан успокоился настолько, что смог вопросить:
– Так твою жену и вправду зовут Том Марволо Реддл?
– Барбара ее зовут, – прорычал Ринго. – За оскорбление жены Блюстителя… Ну-ка, повтори ту гадость, что ты про нее говорил!
– Не повторю, – с чувством ответил Мэй. – Это Имя Нельзя Называть. Очень страшно. Накличу еще.
– Это точно, – кивнул Ринго. – Барбару накличешь – тут тебе и бах!
– Что?
– По башке тебе будет, что! От жены моей, и имя ей – Барбара Бах.
– Какая жена? Причем тут машинка? Это я-то – швейнкерля? – вернулся Брайан к прежним баранам.
– Она самая, если не скажешь мне, кто написал!
– Про Тома Марволо Реддла? Еще никто не написал, но напишет обязательно, что же теперь – хорошему имени пропадать?
– Поросиный! На лбу у меня написал! Вот это! Читай!
– Старричок… Да я ж это… читать не умею… И пишу плохо.
– Да? А кто же тогда?
– А ты у Фреда спроси! Вон он идет – все руки чем-то синим измазаны.
Ринго выпустил Брайана и погнался за Фредди, который, насвистывая, шел куда-то по своим фреддинским делам.
– Стой, попался, отвечай – почему малевал у меня на лбу слова?
– Где? Вот это, да? Фу-у, какой ты – позволяешь писать у себя на лысине страшные слова!
– Да я не позволяю, они сами… Тьфу, это же ты написал!
– Я?!!
– Да, ты! Вот и доказка – пальцы-то сини!
– Ну, а тебе-то что с того, что сини? Убери грабки! Убери сейчас же! Они у тебя пахнут луком!
– В жизни не брал в рот луку!
– А вот уж на это, милейший, мы вам скажем решительное «чегось?»! Кто третьего дня у Харрисона на именинах прямо пучками в рот закидывал?
– А ты не уходи от ответа!
– Сам не уходи от ответа!
– Ну, я. И что, мне теперь, повеситься?
– Разумеется! Какой же ты тупой, право!
– Я не туп!
– Ты туп. И вот тебе второе доказательство…
– Почему – второе?
– Потому что даже твое имя – Ринго – навевает подозрения.
– И что же дальше?
– А дальше то, что… Неважно.
– Важно! Мне все важно! Говори, не то пропорю тебя вилами!
– Убери вилы! Быстро убери от меня эти вилы, а то я за себя не отвечаю!