Летопись Кенсингтона: Фредди и остальные. Часть 3 - стр. 19

– Эта почтенная кадка 18 века пуста! – злым голосом продолжил Элтон. – Здесь ничего нет. И никогда ничего не будет, если вы не положите сюда по фунту!

Благородная ночная ваза тронулась по кругу. Вернулась она спустя полчаса, и Элтон схватился за голову, потому как она уже была не ночной вазой 18 века, а обычным старым горшком с отбитой ручкой. Ну, и еще… Даже не знаем, как сказать… Неудобно как-то… В общем, то, что было в горшке, фунтами назвал бы только большой художник. Или философ.

– Это что ж делается, негодные вы господа-товарищи? – визжит Элтон. – Как же это понимать, уважаемые вы сволочи?

На сцену поднимается наш старый знакомый Сигал (все еще с Шаннен на шее). Он сует Элтону за пазуху блок «Явы», нахлобучивает ему на нос шляпу, отвешивает пинка и угрюмо говорит:

– Катитесь отсюда. Без вас веселее.

Кенсингтонцы же расходиться не спешили – всем хотелось знать, чем же кончатся фокусы. А они, по-видимому, уже и так закончились – Брайан и Ландгрен устроились на сцене без штанов (жарко же!), расписали «пульку» и, возбужденно споря и хлопая друг друга по рукам, сооружали банчишко. Первый заход выиграл Ландгрен и стал танцевать – как был, без штанов. Этот танец, судя по всему, подействовал на юный ум находящейся в зале по абонементу Клаудии Шиффер, и она по примеру Шаннен, запрыгнула Дольфу на шею. Так они вчетвером с Сигалом и ушли. А куда – не скажем.

Кенсы после непродолжительного молчания стали медленно окружать оставленный Дольфом банк. Боуи, принявший на себя обязанности банковского охранника, помалкивал и прикрывал одной рукой деньги, кулаком другой же недвусмысленно помавал в воздухе.

– Отдавай сейчас же! – жалобно крикнул Брайан. – Он жулил! Там мои проценты!

– Вот тебе проценты, – уставлял Мэю в нос шиш Боуи. – Сказано – ждать, вот и буду. Я обещал!

– Тебя купили! – обвинял его Брайан. – Пошло купили! За франки.

– Отойдите от меня! – страшно закричал на придвинувшихся ближе кенсов Дэвид. – Мое! Милиция!!!

Но и Ринго оказался на стороне зрителей. Общими усилиями они скрутили Буя, намяли ему все, что можно, отняли деньги и всучили их Мэю с поклоном! За доставленное удовольствие. А потом удалились, обсуждаючи.

Боуи же, вышедши из больницы двумя неделями позже, дулся на кенсов как мышь на крупу и не подходил мириться, к тому же любой выпавший по неопытности из окна кенс не мог теперь рассчитывать на мягкую посадку.

Жители, как велел обычай, собрались на сходку, после чего порешили простить сорванца и вручили Боуи новенькую дубину из красного дерева с выдвижными ящичками. Дэвид растрогался и заплакал от умиления. Что не помешало ему в тот же вечер переловить всех обидчиков по одному и так их отмутузить обновой, что шерсть рассыпалась клоками и повисла на ветвях дубов! Вот и всё вам.

Однажды Александер Бард – коротенький, но исключительно стильный и смазливый мужичонка – крутился перед зеркалом, прихорашивался, подкрашивал ресницы и мурлыкал:

– Тру-ля-ля! Тру-ля-ля! Поглядите на меня! А я кр-расивый!

– Ах ты врун поганый! – раздался гневный крик, и в форточку, журча и отдуваясь, влился Фредди. Несколько секунд он, пыжась от злости, наблюдал за охорашиванием, и вот вам, пожалуйста – влез. Он подбежал к Барду, ухватил его за шкварник, вбросил в шкаф, запер его на ключ, подскочил к зеркалу сам и стал прихорашиваться. Бард прогрыз филенку, выбросил Фредди из дома, задвинул засов, подбежал к зеркалу и продолжал прихорашиваться. Фредди проник в дом через камин, сгреб Барда, посадил его в цветочный горшок, забросал землей, полил из лейки, поскорей побежал к зеркалу – и давай прихорашиваться! Из кадки же вырос цветик-семицветик, из него выскочил Александер Бард, подтащил Фредди к креслу, запихнул под него, попрыгал и покачался на кресле, потом пулей подлетел к зеркалу – и ну прихорашиваться! Фредди с пружинами, пиявками висящими на нем, вырвался на волю, смял Барда, кинул его в мусоропровод, сам же скакнул к зеркалу и с новыми силами приступил к прихорашиванию. Раздался звонок в дверь. Фредди открыл. На пороге стоял очень грязный Александер Бард.