Летний сад - стр. 84
Солнце окрасило небо над каньоном в цвет индиго, разрисовав алым голубовато-зеленые тополиные леса, можжевельник и хвойные деревья. Александр перестал щуриться, потому что, когда солнце опускалось ниже, оттенки Большого каньона менялись, а жгучая жара осыпалась, как ржавчина, над древними глиняными храмами и окаменелостями, которым было два миллиона лет, и над лесом Коконино, и вдоль Красной стены, и над утесами и лощинами, и над шале Брайт-Энджел, и над песчаником и известняком от Тонто до Тапита, – все стало розовым и винно-красным, лиловым и желто-зеленым, теряясь в Великом Несоответствии: миллиарды лет исчезнувшего времени сливались в цвете.
– Господь устроил цветовое шоу, – сказал наконец Александр, глубоко вздыхая.
– Он старается поразить тебя Аризоной, – пробормотала Татьяна.
– А почему камни так странно выглядят? – спросил Энтони.
Его стена была уже почти фут высотой.
– Вода, ветер, эрозия, – ответил Александр. – Река Колорадо внизу начиналась как ручеек, а потом превратилась в настоящий поток и за миллионы лет промыла этот каньон. Река, Энтони, вопреки неприязни к ней твоей матери, катализатор всего.
– И именно из-за этого катализа она и не нравится твоей матери, – сказала Татьяна, устраиваясь под рукой Александра.
Он наконец встал и протянул ей руку.
– Под конец Его геологической недели Господь окинул взглядом скалы самого великого каньона на земле, сотворенной Им, и на все живое, что Он поселил здесь, и решил, что это хорошо.
Татьяна одобрительно кивнула.
– Но кто это сказал? Ты знаешь, что говорят индейцы-навахо, которые здесь живут и умирают? – Она помолчала, припоминая. – «Я иду и вижу красоту передо мной. Я иду и вижу красоту позади меня. С красотой, что подо мной, я иду. С красотой, что надо мной, я иду». – Из каньона внизу не доносилось ни звука. И Татьяна тихо закончила, вскинув голову: – «И все кончается в красоте. Все кончается в красоте».
– Мм… – Александр глубоко затянулся дымом сигареты, вечно торчавшей в его губах. – Замени слово «красота» тем, во что ты веришь сильнее всего, и тогда ты действительно что-то получишь.
В сверхъестественно беззвучной ночи Явапаи Энтони беспокойно заснул в одной из двух палаток, а они прислушивались к его хныканью, ожидая, когда он затихнет, и сидели перед костром, накрывшись одним одеялом, в миле от черной утробы каньона. Они вздрагивали, их ледяные демоны пробирались под шерстяную ткань.
Они не разговаривали. И наконец легли перед костром лицом к лицу. Александр сдерживал дыхание, потом резко выдыхал.
Сначала он ничего не говорил. Он не хотел говорить с ней о том, что невозможно было изменить. И еще боль, которую он не мог забыть, вползала в его сердце и колола так и эдак. Александр представлял, как другие мужчины прикасались к Татьяне, когда он был мертв. Другие мужчины, так же близко к ней, как он, а она смотрит на них снизу вверх, берет их за руки и ведет в комнаты, где она вдовствует. Александр не хотел знать правду, если она была не той, какую он хотел бы услышать; он не знал, как бы он вынес нежеланную истину, и он не спрашивал ее после возвращения, но теперь они были здесь, лежали рядом у Большого каньона, который казался чем-то вроде подходящего места для мистических признаний.
Александр снова вздохнул: