Летний сад - стр. 58

После того как Татьяна уложила Энтони, она вышла наружу.

Первым, что сказал Александр, было:

– Мы уже несколько недель не ели мяса. Я устал от креветок и камбалы, как ты от лобстеров. Почему ты не можешь купить мяса?

Замявшись и запинаясь, Татьяна ответила:

– Я не могу пойти на Центральный мясной рынок. У них там на окне объявление… вроде военного сувенира…

– И?..

– Там написано: «Конское мясо без ограничений – карточки не нужны».

Оба умолкли.

Татьяна идет по улице Ломоносова в Ленинграде в октябре сорок первого года, пытаясь найти магазин, где есть хлеб, чтобы отоварить свои продуктовые карточки. Она прошла мимо толпы людей. Она маленькая, она не видит, что они окружили. Внезапно толпа расступается, появляется молодой человек с окровавленным ножом в одной руке и куском сырого мяса в другой, и Татьяна видит изрезанную плоть только что убитой кобылы за его спиной. Уронив нож на землю, парень вгрызается в мясо. Один из его зубов выпадает, он выплевывает его и продолжает лихорадочно жевать. Мясо!

– Тебе лучше поспешить, – говорит он Татьяне с набитым ртом, – или там ничего не останется. Хочешь взять мой нож?

А Александр вспоминает пересылочный лагерь после Кольдица.

Еды для двухсот человек там не было; их держали на прямоугольной площадке, окруженной колючей проволокой; на вышках по четырем углам стояли охранники. Никакой еды, кроме лошадей, которых каждый день в полдень охранники убивали и оставляли посреди умирающей от голода толпы с ножами. Они давали людям шестьдесят секунд, а потом открывали огонь. Александр выжил только потому, что сразу бросался к голове лошади и вырезал язык, прятал его в робе и отползал прочь. На это ему требовалось сорок секунд. Он проделывал это шесть раз и делился языком с Успенским. Паши уже не было.

Татьяна стояла перед Александром, прислонившись к поручням палубы и прислушиваясь к плеску воды. Он курил. Она пила чай.

– Так что там случилось? Почему ты ужинал один?

– Я не хотел ужинать вместе с тобой и видеть твой осуждающий взгляд. Не хочу, чтобы меня осуждали, Таня… – Он показал на нее пальцем. – А в особенности ты. Сегодня из-за Энтони мне пришлось иметь неприятный и нежеланный разговор с искалеченным евреем из Голландии, он по ошибке принял меня за брата по оружию, но узнал, что я сражался за страну, которая отдала Гитлеру половину польских евреев и всех украинских.

– Я не осуждаю тебя, милый.

– Ни на что я не гожусь. Даже для вежливого разговора. Ты, возможно, права, права, я не могу заново выстроить свою жизнь, работая на лодках Мэла, но ни на что другое я не способен. Я не знаю, как быть чем-то. У меня в жизни была только одна работа – я был офицером Красной армии. Я знаю, как обращаться с оружием, устанавливать мины в земле, водить танки, убивать людей. Я умею сражаться. Ох, и еще я знаю, как сжигать дотла деревни. Это все, что я умею. И я делал все это ради Советского Союза! – воскликнул он, глядя на воду, не на Татьяну, а та стояла на палубе, внимательно глядя на него. – Я полный неудачник, – продолжил Александр. – Я накричал на Энтони, потому что нам приходится делать вид, что я кто-то другой. Мне приходится лгать, отрицать себя. Точно так же, как в Советском Союзе. Иронично, да? Там я отрицал свою американскую суть, а здесь отрицаю советскую.