Летний сад - стр. 60
Татьяна заплакала. Александр сел и закурил: для него это было вместо слез, яд в горле подавлял боль.
– Давай уедем и будем жить в лесу, Таня. Потому что ничто не заставит тебя снова прыгать рядом со мной в Летнем саду. Не только я исчез. Так что давай будем варить уху на костре в нашем стальном котелке, будем и есть и пить из него. Ты заметила? У нас одна кастрюля. У нас одна ложка. Мы живем так, словно все еще на войне, в окопе, без мяса, без настоящего хлеба, без каких-то вещей, без гнезда. Только так мы с тобой можем жить – как бездомные и заброшенные. Мы обладаем друг другом, не раздеваясь, прежде чем они не начали снова стрелять, прежде чем к ним подошло подкрепление. Мы до сих пор там. Не в Лаверс-Ки, а в окопе, на том холме в Берлине, ждем, когда нас убьют.
– Милый, но врага больше нет, – сказала Татьяна, начиная дрожать, вспоминая Сэма Гулотту и Министерство иностранных дел.
– Не знаю, как ты, а я не могу жить без врага. Я не умею носить гражданскую одежду, которую ты мне купила. Я не понимаю, как можно не чистить каждый день оружие, как не стричься по-военному и как сдерживаться и не кричать на тебя и Энтони… И я не знаю, как ласкать тебя медленно или овладевать тобой медленно, словно я вовсе и не в тюрьме и стражники не войдут в любую минуту.
Татьяне хотелось уйти, но она не хотела еще сильнее его расстраивать. И заговорила, не поднимая головы:
– А мне кажется, ты уже справляешься. Но делай то, что тебе необходимо. Носи армейскую одежду. Чисти пистолеты, стригись как хочешь, кричи, я буду слушать. Давай мне то, что можешь. – Поскольку Александр не сказал ничего, совсем ничего, чтобы помочь ей, она продолжила слабым голосом: – Мы должны найти тот путь, что будет наилучшим для нас.
Он сидел, опираясь локтями о колени. И его плечи вздрагивали.
Где он был, ее прежний Александр? Исчез ли он по-настоящему? Александр из Летнего сада, Александр их первых дней в Лазареве, белозубый, спокойный, смеющийся, расслабленный, ошеломительный Александр, неужели он остался далеко позади?
Что ж, Татьяна предполагала, что так и должно быть.
Ведь и Александр верил, что его прежней Татьяны тоже больше нет. Той юной Татьяны, плававшей в Луге, в Неве, в Каме.
Наверное, внешне им по-прежнему было по двадцать с небольшим, но их сердца состарились.
На следующий день в 12:30 Татьяна не появилась на пристани. Александр обычно замечал ее уже издали, стоящую на причале, еще до того, как останавливал катер. Но сегодня он причалил, подождал, пока женщины и старики сойдут на берег (Энтони стоял у трапа и салютовал им). Он ждал и ждал.
– А где мамуля?
– Хороший вопрос, сынок.
Александр уступил жене; она утром просила его простить Энтони, и он взял мальчика с собой, велев не отходить от него. И вот Энтони был здесь, а его матери не было. Может, она слишком расстроилась из-за вчерашнего мучительного разговора?
– Может, она задремала и забыла вовремя проснуться? – предположил Энтони.
– А разве мама обычно спит днем?
– Не, никогда.
Он подождал еще немного и решил отвести сына домой. Сам он должен был вернуться к двум, к следующей экскурсии. Энтони, в радости своей жизни безразличный к внешним событиям, останавливался, чтобы потрогать каждую травинку, выросшую там, где ей не следовало расти. Александру пришлось посадить сына к себе на плечи, чтобы добраться до дому немного быстрее.