Легион обреченных - стр. 25
Урсула, родив мальчиков-двойню, по настоянию мужа оставила работу, занялась воспитанием детей. Хотя и долгие годы прожила в Германии, в душе она оставалась болгаркой – доброй, отзывчивой, с широкой славянской натурой. Это и влекло к ней Джемал, которая из каждой поездки привозила соседке сувениры, а когда бывала в Болгарии, навещала престарелых родителей Урсулы.
Женщины поднялись на застекленную летнюю веранду, а Фюрст остался в саду. Хозяйка дома, зная, что Джемал не особенно признает местную пищу, оставив ее на веранде, захлопотала на кухне, чтобы на скорую руку приготовить что-то болгарское.
– В первые годы замужества думала, умом тронусь, – говорила она в открытую дверь кухни. – Близко все к сердцу принимала. Надену новое платье или прическу сменю спрашиваю Карла: «Идет мне?» Он едва выдавит из себя: да или нет. А хотелось, чтобы сказал: «Это платье тебе к лицу». Много ли нам, женщинам, надо? Я даже смеяться разучилась. Расхохочусь над чем-то смешным, а он пожмет плечами: «Как ты можешь так громко?»
– Может, это сдержанность? – спросила Джемал.
– Я тоже так думала вначале. Душевная черствость – вот это что! Черта характера немецкого обывателя.
На кухне шумела вода, заглушая ее голос, но Урсула умудрялась говорить так, что Джемал все слышала: до появления Фюрста хозяйке дома хотелось выговориться. Джемал наизусть знала эти рассказы, дополнявшиеся всякий раз новыми подробностями. Урсула, выросшая в интеллигентной семье, где искренние человеческие отношения были нормой, всем своим существом не воспринимала психологию немца, до мозга костей пропитанного духом мещанства. Эти свойства души лавочников, мелких служащих, оставшихся без работы, и использовал Гитлер.
Представлявшая Германию лишь по детским впечатлениям, навеянным сказками братьев Гримм, с девичьими грезами, рожденными человеколюбивыми строками Гёте и Гейне, она не скрывала своих чувств.
– Прекрасную, доброжелательную Германию, сердечных немцев я создала сама, в своем воображении, – откровенничала Урсула. – Горько, когда твои радужные представления разбиваются о суровую действительность. Но ведь еще несколько лет назад Германия, ее люди были иными, лучше…
Лестница веранды застонала под тяжелыми шагами Фюрста. На этот раз он насвистывал «Персидский марш» Штрауса. Джемал вся засветилась: где она слышала такую же мелодию? Сердце сладко защемило… Где? Не в Германии и не в Иране, хоть и называется «персидской»… Да это же популярное «Гранатовое дерево»! Там, в далеком Конгуре, слова этой народной мелодии напевал каждый мальчишка: «Галанын, дуй-бунде бир гавун ийдим, этини ийдимде пачагыны гойдым. Эйеси геленде…»[9] Это вовсе не персидская мелодия! Музыка ее родного аула, музыка Каракумов!
– Пожалуйста, не говори при Карле лишнего, – прервал ее мысли жаркий шепот Урсулы. – Он интересуется тобой, Черкезом и вашим компаньоном. В Германии сейчас страшно, а Карл человек долга… – Урсула не успела досказать, но зато Джемал сумела оценить заботливость своей соседки.
В дверь сначала показался большущий живот, а затем ввалилась вся туша. Внешне Фюрст здорово смахивал на тучного рейхсмаршала Геринга, но, несмотря на свою грузную фигуру, двигался проворно.
Глазки Фюрста сверкнули рыжим пламенем. Он напоминал крупную гиену, от которой ускользнула добыча, и ему ничего не оставалось, как молча удалиться в свой кабинет. Насвистывая опять «Персидский марш», он взял со стола «Майн кампф», открыл седьмую страницу. «Когда одолею? – подумал он. – Еще кто узнает…» Сел за стол, прочел с полстраницы, сладко зевнул – глаза предательски слипались, открыл ящик стола, достал большую книгу в ярком переплете – «Путеводитель по Лувру». Книга попала Фюрсту при аресте какого-то художника, и гестаповец прельстился красочными картинками. Ее он тоже не стал читать, лишь лениво полистал первые страницы и шумно захлопнул. Снова подивился терпению тех, кто осиливает прочитывать такие громадные книги, а о том, что их еще нужно написать, он и не задумывался. Фюрст пошарил вокруг глазами, словно что-то ища, но в доме других книг не было, и он, потянувшись с хрустом, бросился на диван и тут же захрапел…