Лавка запретных книг - стр. 11
– Вот! И позволю себе дать вам доброжелательный совет: чтобы сполна оценить эту книгу, читайте ее медленно.
– Я не глотаю книги, и вообще я читаю немного, – призналась она. – Вечно не хватает времени. Здесь я оказалась почти случайно. Приехала на вокзал и узнала, что вылет моего самолета задерживается, вот и решила побродить по городу, не очень люблю аэропорты.
Она неуверенно расстегнула сумочку, заплатила за книгу, поблагодарила Митча, взяла свой чемодан и вышла, не оглянувшись.
Митч наблюдал, как она шагает под мелким дождем, явно считая выше своего достоинства обращать внимание на такую пустяковую помеху, и гадал, в какие края она возьмет с собой Аомамэ и Тенго.
В ближайшее воскресенье Митч решил проведать мать.
Обустройство подпольной книжной лавки так его увлекло, что он испытывал чувство вины из-за того, что слишком долго пренебрегал сыновьим долгом. Он с пересадкой доехал до маленькой пригородной станции и оттуда еще полчаса шел пешком до «Резиденции в шиповнике», где мать жила четыре года. За пышным названием скрывалось скромное заведение для людей, уже не знавших, кто они такие и где находятся. На то, чтобы обеспечить там матери максимум комфорта, Митч тратил львиную долю сбережений. В его детстве и юности у них с матерью были нежные, близкие отношения, но после гибели отца многое изменилось, казалось, что у сына частично отняли и мать. Ее переезд на юг страны отдалил их друг от друга, а потом ей стала отказывать память.
Навещая мать, он всегда привозил ей пирог, который она пекла по утрам в воскресенье в его детстве. Она с удовольствием его ела, то и дело улыбаясь, словно доказывая сыну, что кое-что еще знает. Но от месяца к месяцу эта улыбка все больше означала лишь благодарность незнакомцу, балующему ее вкусным гостинцем.
Врач говорил о «ступенях», по которым спускались их пациенты. В начале года речь зашла уже не об очередной ступени, а о падении в бездну. Мать Митча перестала разговаривать, ее взгляд стал отсутствующим. Митч покидал «Резиденцию в шиповнике» с ноющим сердцем и истерзанной душой, приняв решение больше не возвращаться, раз это ничего не давало, но все равно приезжал опять, чтобы обнять мать и почувствовать исходящий от ее затылка запах духов, который уносил его в те давние времена, когда он не ведал забот, а мир был куда свободнее.
В этот приезд он поведал матери о своих подвигах. Уж ей-то можно было все рассказать без боязни. Он показывал жестами, с какой решительностью развалил кирпичную стену и как удачно замаскировал проход в тайник старым книжным шкафом. Никто никогда не догадается, что за ним скрыто, пока он не надавит на заднюю стенку, отчего шкаф отъедет в сторону. Глядя на руки матери, все в синих жилках и в коричневых пятнах, он вспоминал, как она вечерами проверяла за кухонным столом его домашние задания и долгие часы, которые они проводили бок о бок. Почему это воспоминание стало таким навязчивым? Митч не знал. Мать была раньше так умна, что это невозможно было забыть.
Быть может, болезнь порой отпускала на волю ее душу, как это якобы происходит после смерти, только не всю, а частями. А может, материнская любовь маялась теперь в четырех стенах ее комнаты…
Эти «быть может» преследовали Митча неспроста: мать, когда-то заставлявшая сына-школьника записывать на карточках все, что ему полагалось запоминать, теперь, сама того не ведая, подсказала ему решение его проблемы. Он решил завести по карточке на каждого своего постоянного покупателя и определить тем самым, кто из них больше всего пострадал от закона HB 1467. Это, разумеется, те, кто ждет от книги потрясения, двери в большой мир, иного взгляда на происходящее. Митч был, конечно, мечтателем, но он непоколебимо верил, что чтение вдохновляет и окрыляет.