Курсант Империи – 3 - стр. 17
– ВАСИЛЬКОВ!
Рев прорезал шум толпы как боевой клич через звуки битвы. Это Папа Рычков продирался сквозь людское море с решимостью ледокола, крушащего льды. Толпа расступалась перед ним, опуская меня на землю – все знали, что становиться между Папой и его целью опасно для здоровья.
Он навис надо мной своей двухметровой тушей, и на его лице играли эмоции, которые я никогда раньше не видел – злость смешивалась с облегчением, раздражение с чем-то, похожим на… гордость?
Его рука опустилась на мое плечо с силой кузнечного молота, от которой колени подогнулись:
– Ты охренительный ублюдок, Васильков! Ты в курсе? Я думал, что ты сбежал как последняя крыса с тонущего корабля, а ты, сука такая, придумал как всех спасти! Молодец, мажорчик! Может, из тебя еще и получится настоящий солдат!
Он врезал мне по спине так, что броня жалобно скрипнула, и отошел, рыча на зевак, чтобы не стояли без дела, а занимались восстановлением обороны. Но в его голосе уже не было прежней злобы – только привычная грубость, за которой пряталось неумение выражать эмоции иначе.
Кнутов подошел к Капеллану, и его голос стал тише, но я все равно слышал сквозь постепенно стихающий шум:
– Хорошо, что вы догадались записать крик этой твари до того, как ее прикончить. Использовать запись для отзыва атакующих – это было гениально.
Капеллан замялся, переминаясь с ноги на ногу как школьник перед директором. Его обычная уверенность испарилась, сменившись чем-то похожим на смущение. Наконец, он глубоко вздохнул, собираясь с духом:
– Вообще-то, господин полковник… Матка до сих пор жива.
Тишина обрушилась на площадку словно лавина. Все, кто был достаточно близко, чтобы услышать, замерли. Кнутов застыл как статуя, его единственный глаз медленно сузился до размера щели. Механическая рука издала скрежет, сжимаясь в кулак с такой силой, что сервоприводы запротестовали.
– Что?! – голос полковника упал на октаву, превращаясь в рычание раненого зверя. – Как это – жива?! Почему не добили?! Вы хоть понимаете, к чему это приведет?!
Вопросы сыпались как удары, каждый тяжелее предыдущего. Капеллан выпрямился, принимая удар:
– Сначала мы действительно хотели прибить эту тварь. Более того, планировали привязать ее ко второй бомбе, чтобы, когда к ней сбегутся ее отпрыски, взрыв унес бы в преисподнюю максимальное количество богомолов. Идеальная ловушка. Но…
Он бросил взгляд в мою сторону, и в этом взгляде читалась смесь уважения и недоумения:
– Но все тот же рядовой Васильков уговорил нас этого не делать.
Кнутов развернулся ко мне медленно, как башня танка наводится на цель. В его взгляде бурлила смесь эмоций – недоумение боролось с раздражением, подозрение с остатками уважения от минуты назад.
– При всем уважении к острому уму этого молодого человека, который придумал всю эту операцию… – его голос стал опасно тихим, как затишье перед бурей. – Почему вы пляшете под его дудку, старшина?
Он перевел взгляд на Яну, стоявшую поодаль:
– И вы, капитан? Вы же опытные бойцы, закаленные в сражениях. Почему позволили мальчишке принимать решения, от которых зависят жизни тысяч людей?
Яна подошла ближе, вытирая масляные разводы с лица, оставляя новые. В ее глазах плясали искорки того же недоумения, смешанного с чем-то похожим на веру:
– Потому что его безумные идеи пока что спасали нам жизни, полковник. Когда человек раз за разом оказывается прав, даже если его решения кажутся… нестандартными, начинаешь ему доверять.