Курс на север - стр. 7

Ботаник. Его интересовало только, как побыстрее от меня избавиться в городе. Злиться на него невозможно. Так мы начали здороваться при встрече в аудиториях.

Он не вспоминал нашу поездку и не пытался ничего выведать, а я взялась его угощать. Мне не сложно сделать второй бутерброд, а ему, казалось, подкормка не помешала бы. Сначала он ел в одиночестве, на одном из подоконников, утыкаясь в планшет, чуть позже смирился с моим присутствием. А когда без особого желания помог раз, другой с уроками, я посчитала нас почти друзьями.

По сути, ничего-то тот Ив Тайрар мне и не сделал, пальцем не тронул (странно повел себя на самом деле, что же у него за причина была везти меня туда? По нему не скажешь, что боится спать в одиночестве), но в те мгновения, когда мозг метался бестолково, я хотела только одного – сбежать и больше никогда не заниматься такой дурью, как слежка. Не хотелось бы встречаться с ним снова.

Тем не менее это случилось, только в этот раз он лежит на столе, накрытый одноразовой пластиковой пленкой»

Из рабочего дневника Упыря, год двадцатый третьего столетия, 03.01.:

«Ближе к рассвету я сажусь на крышу. И смотрю, как постепенно светлеет, сереет небо. Через полчаса оно станет розовым, минута в минуту. А после взойдет солнце. Оно еще слабое, незлое, и я могу рассмотреть тот огромный фонарь.

Пока он разгорается, я пишу. Буквы начинают мутнеть. Чем ярче становится на улице, тем больше слезятся глаза. Фактор сказал не прятаться, а привыкать, и я честно стараюсь. Но сколько бы я ни пытался, выдержать до завтрака, не могу. Если идет дождь, если везде тучи, то еще что-то разбирается внизу, в саду, как в воде картинка, но она есть. При ярком свете слепну»

Из личных записей Упыря, год двадцатый третьего столетия, 03.01.:

«Фактор специально загоняет меня на крышу, это знаю как свое имя. Он меня боится и делает все, чтобы я весь день слепо тыкался в стены, а его не замечал. Ему каждый раз доктор говорит, что солнце убивает мои глаза, и это не исправить никакими тренировками и привыканиями. Но опять я здесь, а люк вниз заперт. И остается только ждать. Ждать. Прикрываться крыльями от раскаленного круга и жариться здесь, как блин на сковородке. Фактор… Милосердный служитель. Надеюсь, что скоро кто-то там сверху, кому ты вечно поклоны бьешь, пошлет тебе избавление от язв, и меня наконец-то оставят в покое»

Шов болел. Времени прошло достаточно, Док уверял, что вскоре все наладится, но он продолжал ныть, тянуть, напоминать о себе и во сне. Болела не только грудь, которую пересекал уродливый красный рубец, но и спина, плечи. С трудом заставлял себя переставлять ноги вниз по ступеням, но все же делал это, потому как стоит только дать себе поблажку, как очень скоро это превратится в привычку, и тогда с кроватью он больше не расстанется. Так говорил куратор Райо́.

Днем практически не спал, изредка проваливался в полудрему и тут же скручивался, ища удобную позу, которых было раз-два и обчелся, – крылья, растущие на спине, радость и проклятье; гладкие, плотные, гибкие перепонки из кожи, натянутые на скелет, вторую пару рук по сути. Как бы плотно их ни укладывал и ни прижимал к телу, но спать приходилось большей частью на животе. Излюбленная поза, которая после операции вдруг стала недоступна. Оставались бока. Проводник как-то поиздевался, что пора брать пример с летучих мышей.