Культурные особенности – II. Божья воля - стр. 33
«Умно… Волчьи ямы отрыли»
Впереди, в тени окружающих деревню, заросли густых колючих кустов. И в зеленой тени веток – вороненый стальной блеск. Тонкие дула, укутанные ветками стволы. Пушки. Птица свистнула в вышине.
«Передай Мие, чтоб не форсила, не гоняла бэху по ровному. Сожгут же», – подумал Эрвин, дернув, как от зубной боли лицом. Наверное, зря. Вряд ли острокрылая рыжая сойка смогла прочесть его мысль, а свистеть по-птичьему он так у Ирины и не научился. Харамбе услышал и – с места, на каблуках – повернулся, положил руку на затвор. Солнце сверкнуло – радугой по лицу, замерцала на багровой точке в уголке глаза. С неба – хриплый посвист опять и хлопанье – птица заметила его жест, сложила крылья и, заложив вираж, ушла за деревья.
– Смерть колдунам и их прихвостням, – Рявкнул Харамбе, поднимая к плечу кулак.
Эрвин – мысленно – завязал на памяти узелок. Расписать при случае «под хохлому» эту плоскую, сверкающую, что начищенная тарелка, рожу.
С деревьев, сверху Харамбе окрикнули часовые – короткий, переливчатый клич. И отзыв из туземных уст такой же короткий. Заскрипели ветки, стена кустов на глазах разошлась. Эрвина снова толкнули в спину, он качнулся, но на ногах устоял. Огрызнулся – через плечо, сердито
– Что за деревня то хоть?.
– Расколотая скала…
Ответили ему. И впрямь, над деревьями, прямо перед глазами скала – два гранитных пика, два змеиных клыка охряно – рыжих в синеве неба. Эрвин пошел вперед, крутя головой и гадая, откуда он помнит это название.
Деревня встретила его глухим гулом голосов, гамом, мельтешением и теснотой – плотной, кружащей голову. Охра и зелень лозы на стенах, блеск солнца в траве – хороводом, игривой пляской на зеркалах сотен. При виде Эрвина люди поворачивались, поднимали глаза – полдневное солнце плясал, играя зайчиками на зеркальных туземных лицах. И замирало, подергиваясь тонкой серой переной, когда Харамбе или золотозубый поворачивали на них голову. Сосны вокруг – высокие, гордые, шелестящие густыми кронами в вышине. Дома меж них – знакомые Эрвину по Туманному лесу и Фиделите плетенки вокруг опорных столбов. Как в Фиделите, только та стояла привольно, дома ставила широко, кутая землю узорочьем розовых, желтых белых цветов в рамке пахучей зелени огородов. Здесь же царила охра и камедь. Плетенки – дома стояли тесно, стена к стене, даже забираясь друг на друга – один над другим. Новый, зеленый, блестящий тонкой пахучей лозой, на платформе над старым, высушенным солнцем до черно – желтого блеска. Балки, сучья, яркие ленты меж них – та же лоза, зеленая и желтая, высохшая – полосами. Подъемники на крюках, лестницы с тонкими перилами, просто веревки, на которых, как дома, женщины сушили белье. Платформы из толстых балок нависали над головой. Наколочены криво – опасно скрипели, кренились кое-где. И проворачивались – на глазах у Эрвина туземный мальчишка, навалившись плечами на вытертый деревянный рычаг крутил свой третий этаж окнами к солнцу. Конструкция отчаянно скрипела и гнулась, лоза топорщилась, балки скрипели и подпрыгивали в пазах. За шиворот с высоты сыпался мусор, пыль и мелкая древесная крошка. Эрвин догнал Харамбе, ткнул пальцем, показал на гнущуюся балку над головой:
– А не рухнет?
Тот было махнул рукой – пустое, мол, не о том думаешь. Но поднял глаза. На покосившейся, в сетке трещин опорной балке его взгляд не задержался, скользнул выше, на третий «этаж». Должно быть, увидел что – то: замер, изменился лицом, поднял руку вверх и крикнул своим – хрипло, гортанное что-то. Толпа вокруг загудела на сто голосов – Эрвин не понял слов, лишь отраженное солнце вспыхнуло россыпью блесток на лицах. Один из воинов подпрыгнул, ухватился за лиану, подтянулся – конструкция протяжно заскрипела и накренилась. Запрыгнул наверх, потянулся, сорвал с плетеной стены покрывало. Эрвин сморгнул – то была просто тряпка, ворсистый истертый ковер, каким здесь прикрывали стены – от холодных ветров или чужих взглядов. Но сейчас ее сорвали вниз, будто знамя с флагштока. Сорвали, спрыгнули, потоптали ногой. Сверкнула искра, раздался крик – женский, злой и визгливый вначале, испуганный – потом, когда за стеной увидели, с кем имеют дело. Золотозубый оскалился, Харамбе поднял палец вверх: