Культурные особенности. I. Отпуск на «Счастье» - стр. 44
А звезды с неба мерцают, Мие дурной подмигивают, словно видят все…
**
А Эрвину снилось родное Семицветье, закат – нормальный закат родной планеты. Семь цветов – семь полос на полнеба. В ряд, как на флаге. Стук каблуков, тень плывет навстречу – зеленая и голубая полоса заката делят ее надвое, кутают в свет, словно в плащ, играют в волосах. Лица – Эрвин во сне смотрел против солнца, не щурясь – не видно. И не нужно. Он и так знал, кто там идет.
Ирина Строгова.
Это Эрвину снился день их отлета. Три – или пять месяцев назад. Забыл. Неважно. Важно, что сейчас солнце на небе мигнет и скроется за борт висящего на орбите корабля. На его мир ляжет тень. Тогда он и разглядит ее. В гражданском, строгом костюме, на плече – черная, смоляная, коса, тонкие пальцы рассеянно крутят и теребят бантик на кисточке. Через мгновенье. А пока тягучий закатный свет кутал ее фигуру в радужное сиянье. И стук каблуков. Изящных длинных каблуков. Модельные туфли, странные на грубом бетоне летного поля.
– Привет, я тебя не знаю, – прозвенел голос в ушах. Тенью, воспоминанием. Эрвин кивнул. Скоро померкнет свет, они с Ириной скажут друг другу пару незначащих слов и разойдутся. Стук каблуков. Сейчас…
Мгновенье прошло. Свет не померк, наоборот – вспыхнул ярким, ослепительным блеском. Сияющим облаком, радужной короны в черных как ночь волосах. Прозвенели по бетону каблуки – близко, почти у уха.
«Тогда, в реальности, этого не было» – успел подумать Эрвин, прежде чем свет коснулся его губ. Ласково, мягко и одновременно – требовательно. Мир во сне вспыхнул, поплыл, закачался перед глазами. По губам растекся огонь. Сладкий, кружащий голову огонь, пахнущий дымом костра, корицей и пряным соком листьев тари.
«Этого не было»… – успел подумать он. Отстранился, насколько хватило дыханья, и прошептал:
– Ира, не надо, – уже понимая, что это не сон.
И открыл глаза. И увидел высокие скулы, лоб под затейливой челкой. Глаза – озера ясной воды. Широкие, полные озорной усмешки губы.
– Ирина не надо, – прошептал он еще раз. Звездный луч скользнул по ее щеке, вспыхнул на лбу диадемой алмазного света. И еще один – на шее, между ключиц. Эрвин сморгнул, уже поняв, что ошибся. Не Ирина. Туземка, как там ее…
– Не… – начал он. Слово слетело с губ – и кануло, растворилось в шорохах ночи.
– Ангиконди – ответила она. Мелодично и непонятно. Звездный свет задрожал на ресницах, губах вкуса теплой ночи, перца и пьянящей тари. Задрожал, вспыхнул костром, пробежал слепящей волной от ее губ по венам. Мысли смыло и унесло прочь из головы. Миа прервала поцелуй, откинулась, рубашка с тихим шорохом поползла с ее плеч. Эрвин затаил дыхание, сморгнул дважды, глядя, как мерцает и горит колдовским светом кожа. Серебряная диадемой на лбу вспыхнул далекий Архенар, берилловой искрой разметалась между острых ключиц таинственная голубая Спика. И алый, зловещий Аздраг – прицельной точкой под налитой грудью.
Эрвин содрогнулся от нехорошего знака. Рука дернулась ввысь, поднялась, отгоняя морок, накрыла ладонью злую звезду. И замерла. Будто обожгло огнем – так странно было ощутить под пальцами упругую кожу, жизнь и тепло, вместо привычного холода переборок. Под кожей, под его пальцами – биение, нетерпеливое, яростное. Стук ее сердца. Такое, что в его груди сердце дрогнуло и забилось в унисон. Лязгнула пряжка ремня. Миа приподнялась, закинув тонкую руку на борт спящей бэхи. Опустилась обратно. И земля под Эрвином вздрогнула и пошла вскачь. Бешено, в такт крови, звенящей в ушах, мерцанию звезд и рвущемуся ввысь хриплому дыханию. И крику, смятому, утонувшему в шорохе камыша и скрипу гнущихся на ветру деревьев.