Кухтеринские бриллианты - стр. 23

Антон присел рядом с Торчковым.

– Хорошо, Иван Васильевич, постараюсь вам помочь, но давайте условимся, что на мои вопросы будете говорить только правду.

Торчков, склонившись, убавил громкость транзистора.

– Перед тобой, Игнатьич, как в церкви на исповеди.

– Прежде мне надо знать: сколько вы получили денег в сберкассе?

– Тысячу домой привез.

– Я спрашиваю: сколько получили?

– Ну это… Не пересчитывал. Сколько дали, все – в карман и вместе с ведьмой Гайдамачихой покатил до дому, – Торчков, заметив пристальный взгляд Антона, опять склонился к транзистору. – За сберкассу ты, Игнатьич, не переживай. К сберкассе у меня никаких требований нет. И женка по этому поводу ровным счетом ничего не имеет – деньги ведь даром достались. Ее другое принципиально задело: что последние пятьсот рублей я профуговал. Хочешь – верь, Игнатьич, хочешь – не верь, но категорически утверждаю: это в ресторане меня облапошили. Заготовитель может подтвердить, что до ресторана все денежки при моем кармане были.

– Давно с ним знакомы?

– Какой там давно! Пару раз за компанию выпили, да на одну ночь у себя его приютил.

– Имя-то заготовителя хоть знаете?

– Спрашивал при ночевке, он ухмыльнулся: «Хоть горшком называй, только в печь не станови». Ну, думаю, и хрен с тобой…

– Не сказал, что ли, имени?

– Может, и говорил, так теперь уже не помню… – Торчков ладонью потер морщинистый лоб и вдруг резво вскочил на ноги. – Игнатьич!.. Чтоб раз и навсегда не сомневаться в моем лотерейном выигрыше, не посчитай за труд, дойдем до моей усадьбы. У женки газетная таблица должна сохраниться, по какой билет проверяли. Из нее можешь и цифры узнать моего «Урала» с люлькой. Там еще «Уралы» выигрались, а мой – аккурат в среднем столбце, чуток книзу.

– Пошли, Слава, посмотрим, – обратился к Голубеву Бирюков.

Небольшой пятистенок Торчкова рядом с приземистой, крытой проросшим дерном избушкой Гайдамаковой казался добротным домом, однако надворные постройки обветшали так, как будто у хозяина давным-давно не доходили до них руки. Просторный двор был густо перепахан свиньями. По этой «пахоте» от ворот к сеновалу тянулся свежий тележный след. Лениво вылезший из-под крыльца пушистый рыжий кот, едва завидев Торчкова, мигом вскарабкался по углу дома и пулей взлетел на самую верхушку крыши.

– Чего сдрейфил, Пушок?.. – задрав к нему голову, спросил Торчков. – Слазь, сегодня пужать не буду. Трезвый я. – И как ни в чем не бывало повернулся к Антону: – Вот отдрессировался котина! Только хозяин на порог – он на крышу.

– Боится? – поддерживая разговор, спросил Антон.

– Спиртного духу не переносит. Как в морду дыхну, у него на загривке шерсть дыбом становится.

На двери висел почти игрушечный замочек. Торчков без ключа ловко открыл его и провел Антона и Славу Голубева в небольшую, но светлую кухню, где царил особый крестьянский уют, постоянно поддерживаемый заботливыми руками хозяйки. Пол был устлан пестрыми домоткаными половиками, на окнах – ситцевые занавески, под потолком – старинный розовый абажур, на столе – ярко-цветастая новенькая клеенка. В углу, справа, напротив русской печи, стоял потемневший буфет с незатейливой посудой, а на стене слева висела большая самодельная рамка с семейными фотографиями. Среди снимков выделялся один – увеличенный, на котором около двадцати молодцов в старинных пожарных касках и брезентовых пиджаках напряженно застыли перед объективом фотоаппарата. По низу снимка белела четкая надпись: «Участники районного конкурса добровольных пожарных дружин. 1939 г.».