Кубанский шлях. Исторический роман - стр. 15
Пришлось писать о том, что он совершенно разорён, возвращается на военную службу и просит позаботиться его дочери, Лизоньке, которая доводится князю внучатой племянницей и скоро должна выйти из пансиона.
Прочитав бумагу, князь нахмурился, подумал немного и принял Залесского. В приватной беседе он пообещал, что по окончанию пансиона определит Лизу воспитанницей к одной из двоюродных тёток.
– Ещё не знаю к кому, надо подумать, но за дочь будь спокоен. Служи! Грядёт новая война с турками.
Это было не совсем то, на что надеялся Александр Петрович, но всё же Лизонька будет жить не у чужих людей; по происхождению она знатного рода, а потом, кто знает, может быть, подвернётся хорошая партия, она выйдет замуж и будет счастлива.
Между тем, деньги, вырученные от сделки с Мироновым, таяли на глазах. А ещё надо было купить коня, заказать новый мундир, предстояли и дорожные расходы. Цена лошади для гусар обычно достигала сорока рублей10, мундир – не менее десяти…. Не раз Александр Петрович проклинал своего хитроумного и подлого раба Авдея и думал о том, как пополнить кошелёк. У него был ещё один способ, даже менее опасный, чем разбой. Однако после того, как он проиграл приданое жены, которое предполагалось умножить и отдать за Лизонькой, Залесский поклялся в карты больше не играть.
Одного поля ягоды
Степан пробирался на юг, избегая полей с житом, набирающим колос, и теряя счёт дням. Всё чаще леса чередовались с открытым пространством, по которому можно передвигаться только ночью. Опасность быть пойманным усилилась. Усталый, оборванный и голодный он вышел к тракту, вдоль которого тянулась дубрава. Степан сорвал жёлудь. Крепкий. Да и не свинья же он. Хотелось есть, но рано: ел он один раз, в полдень. За пазухой был узелок с краюшкой хлеба. Он время от времени прикасался рукой к этому малому бугорку, что давало ему силы идти дальше. А куда, он и сам не знал, лишь бы не поймали, не запороли до смерти.
Вдруг впервые за долгое время послышались человеческие голоса, много голосов, гам – не различишь слов – и лязг желез. Он спрятался за толстое дерево и стал смотреть на дорогу: гнали заключённых. Но, должно быть, там что-то случилось. Орали конвоиры, возмущались каторжники, разрушая строй, – у них изуродованные лица, ноги в кандалах. Конвоиры, гарцуя на конях вдоль колонны, стреляли по деревьям. Степан убрал голову и приник спиной к стволу дуба. До него донеслись крики охранников:
– Стой! Стрелять буду!
– Держите, держите злодея!
– Стройтесь, псы поганые!
– Кажется, подстрелил, Ваше благородие!
– Если не убил, то ранил. Всё равно подохнет, вошь беспортошная!
– Поспешай! Поспешай!
Этап тронулся. Степан стоял, не шевелясь, пока не стих лязг кандалов. Надо идти и, главное, – незаметно пересечь тракт. Вдруг хрустнула ветка. Он настороженно замер. Показалось? Сделал несколько шагов, наступил на грибное семейство и упал, плашмя, на спину. С трудом поднялся – видимо, зашиб поясницу, и вздрогнул от неожиданности, услышав совсем близко голос:
– Эй, не робей, воробей!
К Степану приближался юркий чернявый парень его лет, весь обросший и похожий на цыгана. На ногах – обрывки цепей.
– Ай, медведь неуклюжий! – весело воскликнул он.
– Ты кто? – напрягся Степан, принимая стойку для защиты.
– Кто, кто? Дед Пихто! Беглый я, – он приподнял ногу, – видишь оковы! Разбить их надо и бежать, пока не одумались стражники. А ты кто?