Кровь – не водица. Часть 4. Жизнь - стр. 3
Алиса молча собирала посуду. На веранде их с Антоном немаленького дома, увитого виноградом и одуряюще пахнущей каприфолью было смутно и тайно, очень уютно и спокойно. Ребята уже уехали на такси в свою новую квартирку, Антон сопел в уголке на плетеном диванчике с пышными подушками, Сергей задумчиво пыхал сигарой на лавочке у крыльца. Почти уже зашедшее за гору солнце еще красило золотом узорчатые края виноградных листьев, и, почему-то резкий запах моря щекотал ноздри. И было бы счастье абсолютно полным, если бы не две кровоточащие раны. Вечно и очень больно режущие сердце Лизы.
– Не знаю, мам… Им решать, они теперь видишь какие? Совсем другие. Главное, они счастливы. Может быть первые в нашем роду…
У Лизы вдруг подкатили слезы к горлу, они обожгли, как будто были огненными, она их сглотнула, налила себе ледяной минералки, попыталась залить пламя.
– Она сказала, что пять лет хватит… Уже прошло шесть. Я хочу забрать ее, Алис из скита. Думаю, пора…
Алиса резко повернулась, подошла к матери, посмотрела ей прямо в глаза.
– Она велела тебе забыть. Не упоминать, не вспоминать, вычеркнуть образ из памяти. Только так она сможет помочь. А ты – что делаешь?
Лиза окончательно погасила пламя в своем саднящем горле, хрипло шепнула
– Я все делала, как она сказала. Но время вышло. Я больше не могу. Я поеду за Снежей. Пора!
…
Очередная попытка Лизы приехать в скит тогда, через пять лет после их ухода снова оказалась таким же глупым и странным поступком, как и тогда, в первый раз. Разругавшись с дочерью, наняв проверенную и очень хорошую няню для Снежи – ту самую учительницу, она оставила свой уже полюбившийся дом и снова погнала через ветры и снега в это чертово место, отнявшее у нее любимых. И снова скит встретил свою беглянку радушно – нарядное село сияло новенькими крышами хорошо окрашенных домов, намытыми окнами, золотистым куполом небольшого храма…
– Видишь, Лизушка, у нас теперь и храм есть. Мать Серафима набожная стала, не то что Марфа была. Всех к молитвам приучает, правда вера у нее какая-то другая, светлая. А мы и не против. Свет – он всегда свет…
Майма очень постарела, стала похожа на сморщенную старушку, но это совсем не портило ее, наоборот делало уютной и родной. Она весело теребила Лизу, все целовала ее куда не попадя, щебетала радостно.
– У меня остановишься, дом твой уж занят. У нас Петяй такую пристройку отгрохал, всех твоих поселить можно, вы бы приехали погостить что-ли? Теперь можно, мы открыты, у нас тут, как северный курорт. Красота.
– Подумаем, мам! Может быть. Ты скажи мне…
Лиза вдруг смутилась, как девчонка, даже кровь прилила к щекам, да так, что полыхнуло пламенем, осторожно глянула на Майму. Она поняла…
– Он у нас блаженный теперь, Лиз. Не убогий, не сумасшедший, именно блаженный. Может быть тебе не стоит на него смотреть?
Лиза молчала… Она уже знала, чтобы она не говорила, что бы не чувствовала – ее Димка – это ее крест… Это ее болезнь, неизлечимая, смертельная, такая же, как у него – София. И никуда ей от этой хвори не деться, пока Димка жив…
…
– Ты не считай сколько мне лет, мам, это не имеет значения. Я старая уже. Древняя… И в этом возрасте я буду жить долго, может быть вечно. Ты не жалей об этом. И не плачь.
Серафиму было трудно узнать. Худая, закутанная в светлую ткань холщового платья с высоким воротом, с гордо поставленной высокой стройной шеей, несущей маленькую аккуратную головку, плотно затянутую до тонких изящных бровей платком, она была красива неземной, потусторонней красотой. Она сидела на высоком стуле перед компьютером, щелкала мышкой, периодически кидая пронзительный взляд странных глаз на мать.