Крепостное право - стр. 28

Руководитель базы на мой вопрос не ответил. Подарил мне улыбку, надежду и выпроводил вон.

Еще один день.

Еще один день, который показал мне непреложную истину: кажется, я влюблена. Нет. Не кажется.

Мне двадцать девять. Я написала диссертацию по травме привязанности. У меня работа мечты. Меня приглашают возглавить клинику во Франции. И мне совершенно плевать на себя, на карьеру, на будущее, если в нем не окажется одного девятнадцатилетнего парня.

И знаете что?

Вот и я не знаю. Надо спать. Завтра неожиданно поставили пациентов.

5 сентября 1987 года, суббота

Господи.

Спасибо.

Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, господи.

Он жив.

Он здесь.

Я завтра все опишу. Наверное. С-П-А-С-И-Б-О.

6 сентября 1987 года, воскресенье

Хм. Если честно, я сижу перед дневником уже чертовых пятнадцать минут и не знаю, с чего начать. И стоит ли вообще доверять бумаге то, что я пережила. То, что мы пережили. Он вернулся вчера к вечеру. Усталый, слегка похудевший, загорелый. Положил вещи, сходил с докладом к начальнику и пошел ко мне. До ужина, до ванны, до чертового медпункта, куда его направляли согласно протоколу. Он нашел меня на рабочем месте – я заполняла бумаги. Просто вошел в кабинет, плотно закрыл за собой дверь и замер. Я не сразу поняла, что происходит, но когда наши взгляды встретились, мир наконец-то снова стал цельным.

Я смотрела на его такое любимое лицо, которое каждый день призывала во снах. И кажется… да не кажется, я точно заплакала. Потому что Аксель сорвался с места, упал на колени перед моим креслом, развернув его к себе, и заключил меня в объятия. Я целовала его волосы, которые почему-то пахли дымом, дрожала, не могла говорить и плакала навзрыд. Шептала ему что-то о том, что переживала, что страшно переживала за него, что не могла толком спросить, но надеялась. Надеялась и надеялась. А потом он меня поцеловал, заглушив этот поток никому не нужных слов.

Это был соленый и горький, терпкий, волнующий и сводящий с ума поцелуй. Грин целовал, не спрашивая разрешения, не осторожничая, как будто переступил какую-то черту. Когда он оторвался от моих губ, чтобы посмотреть в глаза, улыбнулся, собираясь что-то сказать, я прошептала ему слова, которые не говорила никому и никогда. Я всегда считала, что женщине не пристало делиться своими желаниями, особенно в такой ситуации.

Но этот парень разбудил другую Анну. Эта мерзавка наклонилась к его губам, демонстрируя вырез платья, и приглушенным хриплым шепотом заявила, что хочет его до безумия, что не понимает, как жила все это время без него.

Надо было видеть выражение его лица. Кровь бросилась ему в лицо. Он что-то прошептал, но я не слышала из-за грохота собственного сердца. Мы снова поцеловались – жарко, неистово. Он позволил себе чуть больше: расстегнув халат, запустил вздрагивающие от нетерпения горячие пальцы под мою рубашку.

Я думала, умру, когда он коснулся моей кожи. Это было так ново, так необыкновенно.

А потом все закончилось. Тяжело дыша, побледнев, он отстранился. Извинился. Сказал, что хочет не так. Черт возьми, он прав. Но я вскочила вслед за ним и подобно девчонке бросилась ему на шею. Он слегка покачнулся, и только тут я поняла, насколько он на самом деле устал. А потом заметила под рубашкой выпуклость на правом плече. Он поморщился и отступил было, протестуя, но я заставила его сесть и распахнула рубашку.