Крепостное право - стр. 27
– Все нормально.
– Мне можно сказать, Аксель. Ты видел меня в таком дерьме, которое не показывают даже личному врачу. Позволь мне отплатить тебе тем же.
Короткий обеспокоенный взгляд в глаза – и детектив снова смотрел в окно, медленно и мучительно затягиваясь. Выдохнув дым из легких, он проговорил:
– Я не понимаю. Не понимаю, кто и зачем. И почему вокруг так чисто. Как будто это большая инсталляция, спектакль.
– Многие психопаты склонны к театральным эффектам. Ведь именно по ним они входят в историю.
– Жертва без лица.
– Жертва без лица все равно что без имени, без личности, без прошлого.
– Как многие из нас.
20 августа 1987 года, четверг
Сегодня на сессии с одним из ребят говорили о масках, которые носят люди, и об играх, в которые волей или неволей эти люди играют. И впервые за эти долгие недели, в течение которых не поступало новых сведений об Акселе и не могла ни у кого спросить, что с ним и где он, я отчетливо прочувствовала то, что сама прячусь за маской. Помогая военным, поддерживая их, направляя их на пути проработки травм, я капля за каплей отдаю им свою жизненную силу. Когда пациент вкладывает в тебя все, что его разрывает, мы называем это «контейнированием». Он вкладывает, а ты перерабатываешь. Потому что можешь.
Так вот, я ответственно заявляю: не могу. Если ничего не изменить, я стану профнепригодна, потому что скачусь к сухой медицине. Это будет не терапия – просто консультации, просто фарма там, где она нужна. Я начну уклоняться от сложных случаев, потому что моя маска лучшего психотерапевта дает трещины. Я не хочу ее носить.
Я просто хочу узнать, что с Акселем.
4 сентября 1987 года, пятница
Я набралась смелости и подошла к руководителю базы. Раньше я видела его только один раз. Мощный мужик. На удивление молодой и привлекательный, но мощный, даже пугающий. Напросилась на прием и спросила, жив ли Аксель. Так и спросила. Стояла, краснея и бледнея под его холодным взглядом, понимая, что нарушила все мыслимые и немыслимые уставы. Он усадил меня на стул напротив своего стола, подал стакан воды, сел рядом. Думала, умру от страха, но что-то в нем меня успокоило. Он явно не собирался вопить на тему «это засекречено» или «а что вас связывает с моим офицером».
Он просто ждал, пока меня перестанет колотить, молчал и был рядом, делясь со мной своей силой, насколько это возможно.
– Что с Акселем? – повторила я, когда сердце успокоилось.
– У меня нет однозначно негативной информации, – пространно заметил собеседник.
– То есть он жив.
– То есть мне нечего вам сказать.
– Не спросите, кто я ему?
Неожиданно на губах мужчины блеснула улыбка. Я подумала о том, что он не похож на машину для планирования и реализации убийств. Ему было чуть за тридцать, наверное, или выглядел хорошо. Но от него исходила мощная и насыщенная мужская энергетика. Каждый солдат, офицер, каждый сотрудник базы был для него все равно что ребенок. И Аксель тоже. Мне почему-то хотелось так думать и в это верить. Мне и сейчас хочется в это верить, потому что он успокоил меня. Помог собраться с мыслями настолько, что я снова села за дневник, на который в этом месте не остается сил.
Не думала, что обыкновенная фиксация событий и эмоций – это такой трудоемкий процесс. Оказывается, когда ты истощен, это сложно. Поэтому я не писала. Почти все это время не писала.