Крепостная - стр. 17

– А как ты угадываешь, чего с собой класть? – поинтересовалась я.

– Сказано ведь: по делам! Коли бы в гости барыня ба загодя засобиралась: новые платья бы надо было пошить, шляпку к им, может, какие даже украшения надо было бы заказать из Петерхбургу.

Поблагодарив свою «палочку-выручалочку», я даже обняла Глашу, потому что та настолько от души помогала мне, что в груди стало тепло.

Во дворе Фирс запрягал двух вороных лошадей в самую настоящую карету! Да, я видела уже коляску или бричку: даром мне не разобраться в названиях этих транспортных средств и чем они отличаются друг от друга. Но карету… ее я узнаю точно!

Я хотела спросить, поедет ли Фирс, чтобы наконец побыть одной: ходить туда, куда хочется, делать чего хочется, да и почитать документацию хозяйки мне страсть как хотелось. А еще хотелось в город.

За столом в это время как раз и велся тот самый разговор, который открыл мне глаза на эту странную семейку. Вошли мы тихо и встали у входа в гостиную, чтобы в любой момент наши хозяева, вспомнив о чем угодно, могли заставить нас выполнить очередное поручение.

– Так не по моей воле мы живем в этой Тмутаракани, Осип! – намазывая на белую булку сливочное масло, а поверх него и варенье, заявила Домна. Она, как всегда сидела спиной к коридору, но лицо хозяина мне видно было отлично.

– Чем тебе тут плохо, Домна? Всю жизнь душа в душу живем. Вон какое имение, сколько деревень, сколько достатка… – начал было совершенно спокойно мужчина, попивая горячий чай. В этот раз прямо из кружки. Обычно они наливали чай в блюдце. Мизинец его смешно топорщился в сторону.

– Всё плохо, Осип Германыч! – вместе с льдинкой в голосе хозяйки я заметила, что звать его она начала по отчеству. Я знала, что когда супруги переходят на отчества, доброго не жди.

– Домнушка, ну хорош уже. Годы живем, а ты все только жалишься и жалишься на жизнь свою. Ведь Богу лучше знать: кому куда… – мы так и не дослушали о направлении и распределении Божьем со слов барина, потому что Домна взревела, как ужаленный медведь:

– Кабы не мой батюшка, кой твоему батюшке должо'н был чем-то, не видать бы тебе ни меня, ни моих деревень. Култыхался бы ты тут со своей мастерской, как ремесленник без роду без племени. Я-то надеялась, что останусь в Петербурге, а оно вон оно как повернулось-то! – Домна высказалась и завыла.

Я посмотрела на Глашу, стоящую рядом, но та даже не поменялась в лице. Из этого следовало, что драма сия разыгрывается в этих стенах нередко.

– Не «чем-то» должон был твой батюшка, а жизнею своей, кою мой сберег, – опять же спокойно и робко ответствовал барин.

Мне показалось, что он хотел еще чего-то добавить, но по лицу хозяина поняла: знает, что хорошим это не закончится. Слишком большой был опыт «владения» этой взбалмошной старухой.

– И деревни мои, и деньги мои на счетах, и с деревень, что идет, все мое будет, – не унималась Домна, а Осип Григорьич подозвал к себе Фирса и тяжело, видимо от больной спины, поднимался со стула.

– Твои, твои, душенька, токмо нам ужо нечего делить. Сын-то у нас общий, а значит, все его будет, – завершил он и, держась за локоть Фирса, направился к выходу.

– Вот и неча срекать, неча даже говорить, что право отменють! – выдохнула она ему в спину.

Я замерла. Значит, разговоры уже идут. Осип совсем не глуп, если может по каким-то записям или слухам, а может и по настоящим новостям из столицы делать выводы. И это вовсе не предсказание, а анализ.