Крепкий керосин принцессы Беатрикс - стр. 34
Первого кролика я добываю уже через полчаса. Любопытная мордочка появляется из огрызка металлической трубы, я фокусируюсь, секунду рассматриваю его, а потом плавно жму на спусковую скобу. При этом я даже не задерживаю дыхание.
– Попала, Трикс! – восторженно свистит Ва. Я толкаю его тушу локтем: смотри, спугнёшь остальных. Мой бронированный увалень замолкает, на охоте всё должно быть серьёзно. Это единственное мероприятие, в котором мой дружок не валяет дурака. Ведь дело идёт о нешуточных вещах – о жратве. Попятившись с кучи назад, Ва замолкает. До меня доносится бульканье – конечно же, он не оставил все баночки в тайнике. Никогда не знаешь, когда потянет подкрепиться. Ежу понятно, что нервы надо лечить. И лечить старым, проверенным многими способом. Я приникаю к посоху стараясь дышать спокойно. Из-за кучи старого ржавого железа появляется второй кролик, он несётся галопом, зажав в зубах что-то, похожее на птичью кость. Дав упреждение, я жму на спуск, посох сухо щёлкает, толкая меня в плечо. Вот и второй! Выследим ещё парочку – и ужин готов. Главное, чтобы нашу добычу не утащили сколопендры или не съели мусорные слизни. Как только слизень присасывается своим огромным ртом к кролику, считай всё, мясо испорчено. Его уже не приготовишь, а уж тем более не съешь. Кролик портится стремительно, прямо на глазах расползаясь в вонючую слизь.
Мы возвращаемся уже в сумерках, почти в темноте. Странное время, когда тени становятся длинными и глубокими. В них боишься утонуть. Я осторожно ставлю ноги, чтобы не оступиться, а мой чешуйчатый дружок, в котором плещется пара банок морковного пойла, беспечно шлёпает впереди, на его мощной, в буграх мускулов, спине качаются пять тушек. Вся наша добыча на сегодня.
Теней я боюсь. Даже в броне, даже в застёгнутом шлеме. Мне кажется, что вот-вот из них выскочит похожий на пучок сухих палок павук. Низко завизжит и бросится на меня. И тогда нужно будет постараться остаться в живых. При встрече с павуками даже Ва немного осторожничает: в ловчих сетях, которые они удерживают длинными передними лапами, легко запутаться.
А разорвать их – большая проблема.
Время теней и багровый отсвет ушедшего за горизонт солнца нагоняют тоску. Как же хорошо было в нашей уютной Башне! Несмотря на постоянный зов Штуковины у меня в голове. К нему можно было привыкнуть – тем более, за каменными стенами его почти не было слышно. Я ловлю себя на мысли, что немного по нему скучаю. Полная тишина, как оказывается, неприятна. Неподалёку вспыхивает утробный визг охотящегося павука, а потом шум схватки. Мы ускоряем шаг. Почти бежим, оставляя потасовку позади.
Окрестности постепенно оживают, начинают ворочаться в сумерках. Ночь льётся с неба, как чёрная вода, медленно пропитывая Долину нефтяной тьмой, в которой слышен шум большой охоты на жратву. Когда до убежища остаётся пара минут, я уже начинаю волноваться: как там бедный Фогель? Может быть, его утащили павуки? Думать об этом неприятно. Вот только почему? Почему мне не плевать, что кого-то утащили павуки? Из-за Штуковины? Ведь Фогель нужен, чтобы её починить. Как он там это делал? Засунет руки в её потроха, что-то наколдует, и она оживёт.
И снова примется меня звать. Тут нужно разобраться, Трикси. Нужно серьёзно разобраться! И я пытаюсь, хотя это не приносит никаких результатов. Меня это даже немного злит. Когда мы спускаемся в лощину, я улавливаю небольшой дымок, просачивающийся из груды кажущегося почти чёрным в сумерках плюща. От сердца отлегает. Милый Эразмус проснулся и развёл огонь.