Крепкий керосин принцессы Беатрикс - стр. 17

– Почему ты говоришь, что Штуковина рванёт?

– А как же она может не рвануть? Со стороны накопительного центра транспортный канал открыт. В Конторе о проблеме не знают, а измерить показатели не догадаются. Примерно через месяц местного времени все отходы будут превращаться в энергию, пока не накопится достаточно, чтобы пробить дыру в поле. Потому что адресация уже настроена. И через неё – полыхнёт, можете даже не сомневаться, – сообщает он и продолжает оттирать руки от плоти Штуковины.

– Принцесса, – строго напоминаю я.

– А? Что?

– Можете не сомневаться, принцесса, – подчёркивая свой титул, объясняю я. Всё-таки воспитания ему не хватает. Надо будет поучить его манерам, когда появится свободное время.

– Конечно, принцесса, – кивает Фогель и в отчаянии облокачивается на прозрачный бок Штуковины, – если мы её не запустим, она уничтожит всё.

Руки у него дрожат. Он извлекает из нагрудного кармана бумажную коробочку, из которой достаёт белую палочку. Я с интересом наблюдаю, как он суёт её в рот и поджигает, потом тянет через неё воздух и выдыхает дым. Совсем, как Ва, только у того дым идёт из задницы. Милый, милый Ва. Почему я тебя не послушалась? Мне кажется, что я совершила глупость, пустив Фогеля к Штуковине. Или нет?

– Что это у тебя? – интересуюсь я. Посох никак не хочет умещаться в петле, туника немного завернулась. Наконец, я его прячу, сейчас он бесполезен. Палить мне не в кого, да и незачем. Как говорит Ва, а, вернее, его многомудрая Матушка:

– Высиживать яйца можно только задницей, борода в этом деле не пригодится». Это в переводе с драконьего означает: не все проблемы решаются тупой пальбой, и посох – совсем не универсальный ответ на все вопросы.

– Сига, – безучастно откликается Фогель. Задирает голову вверх, опираясь затылком на бок замершей Машины. Сверху на нас смотрит безоблачное кирпичное небо, которому всё равно и которое так и останется безоблачным и кирпичным, что бы ни случилось.

Сига! Интересно. Подойдя к м'технику, я откидываю ногой неосторожного мусорного слизня и усаживаюсь рядом. Ну, естественно, не совсем рядом, это неприлично, а чуть в отдалении. Усаживаюсь и расправляю складки туники – всё должно быть идеально. Спина прямая, ноги ни в коем случае не скрещивать.

– Сига? Как в песне? – спрашиваю я. Нависшая над нами Башня отражает голоса. Серый камень в лишайниках и вьющийся по нему чахлый бордовый плющ. Плющ никогда не рос здесь, у Штуковины, нормально. Его ветки засыхали, а листва опадала несмотря на то, что в Долине он создаёт роскошные заросли, в которых можно потеряться.

– В какой песне?

Приходится ему объяснять про мафун и магию, распугивающую дермонов и дремучих крестьян. Я ему напеваю, стараясь, чтобы было похоже:

Фогель удивлённо хлопает глазами, закашливается дымом и подпевает мне:

– Крепкий, крепкий керосин!

Мы сидим, облокотившись на бок Штуковины, и орём во всё горло припев. Два потенциальных мертвеца у молчаливого палача, который убьёт их через месяц. Скашиваю глаза на Фогеля, за его весельем виден страх. Как там было? Парадокс! Повторяю заклятие про себя и прислушиваюсь: ничего не происходит, эта магия мне не по зубам. Впрочем, как и любая другая, кроме посохов. В заклинаниях я совсем ничего не петрю. Даже в самых малюсеньких, не требующих особого таланта. Когда-то мы с Ва даже пытались разобрать записи в книге, которую отжали у одного неосторожного колдуна, попытавшегося пошарить в Долине. Но так ничего и не поняли. Несмотря на то, что наш интерес был более чем серьёзным: я собиралась обращать воду в вино, а дракон, пытался найти рецепт бесконечной гнилушки.