Край сгубил суровый - стр. 6
Надрай-ка, брат, до блеска сапоги…
И, захмелев, верст двадцать на пролетке,
Забравшись в дальний уголок тайги.
Освободив коня, иссечь беднягу плеткой,
Чтобы стрелой метнулся зверь домой.
И под березу твердою походкой,
Прильнув к стволу горящею щекой.
Рука привычно кобуры коснется,
Прохлада стали обожжет висок.
Хлопок… И с ветки желтый лист сорвется,
Недовисев и так недолгий срок.
Разбудит эхо одинокий выстрел.
Висок осенним кленом полыхнёт.
Упавшего, от удивленья пискнув,
Испуганная птаха помянёт.
А вы, любимое небесное созданье,
Чье имя умирая прошепчу,
Простите неуместное свидание,
За упокой поставив тонкую свечу.
Воет Русь
То ли белены обьелся сдуру,
То ли сбылся чей худой навет:
Вроде жив, а кажется, что умер;
Сердце не струит незримый свет.
Не колотится оно, как прежде
Утоленье в женщинах ища.
Будто кем в последние надежды
Воткнута прощальная свеча.
И рука незримая коварно
Держит наготове для меня
За года, что обронил бездарно,
Роковой огонь у фитиля.
Так и ждет безмолвная приладить
Пламя восковому алтарю,
Упиваясь легкою отрадой
Покарать ненадобность мою.
Ай, смешна, етит твою в качалки!
Есть ли, кроме Бога, судия?
Знаешь, глупая, твои потуги жалко,
Не замай до времени меня.
На худой конец сыщи такого,
Кто из скупости годки берег.
А со мной хоть в осень, хоть весною
Даже черт тягаться не берет.
А что сник печально головою -
Не утерей плачется душа.
Это Русь во мне беззвучно воет
Радости в просыпанном ища.
На исповеди
Тяжкий грех болеть, и не на шутку,
Если хворью чуткая душа,
Что в жестоком мире слишком хрупкой
Оказалась, светлое ища.
И когда болящая истлеет
На угольях грубого вранья,
Станет биться сердце холоднее,
Скроет взор густая кисея.
До слезы уже не растревожит
Злым укусом черная молва.
Может не такой я и хороший,
Но и чей-то суд не про меня.
Пусть меня заманит мрак церковный,
Будто детства розовая ширь,
Заманив однажды в мир огромный,
Полный горьких тайн и грешный мир.
Вот, тогда молясь под образами,
Буду ждать, поникши головой,
Над собою справедливой кары
Уготованной немым судьёй.
Пусть укор сечет, как будто плетью,
Оставляя на душе рубцы.
Для того живу на этом свете,
Чтоб давились правдою лжецы.
Пусть распят израненной душою
На Голгофе тайного вранья.
Казнь святых мои грехи отмоет,
Отпустив на зависть воронья.
И уйду благословен иконой
На другую исповедь копить:
Как и прежде нарушать каноны,
Как и прежде бешено кутить.
Шепчет тайный:– С чертом поведися,
В кабаках судьбу вовсю кляня,
А прощальный стих в небесной выси
Ангел пусть напишет за тебя.
Лишь когда утихнет сердца буйство
И сгорят последние мечты,
Отощавшее гульбой беспутство
Выброси у роковой черты…
Тяжкий грех болеть среди обмана,
Если хворью чуткая душа,
Если ложью оказался ранен,
Но, страдая, жил не клевеща.
Занемоглось сердцу
Занемоглось сердцу, заобиделось.
Нету звона прежнего в груди.
Видно, счастье глупому привиделось,
Только не смогло его найти.
Что ты, брат! пустое так горюниться.
Всякий знает – бедность не порок,
А мечты, что грезились, забудутся,
И в душе угаснет огонёк.
Не томись, что юное беспутство
Упорхнуло в розовую даль,
Что стыдиться станешь безрассудства,
Пряча взор за серую вуаль.
Отмахнись, что в рощах отсвистело.
Отпихни, чем в пепел прогорел.
Колотиться сердцу оголтело
Нет нужды, раз волос поседел.
Коль душа с прорехою досталась,
Что же попусту пустым болеть.