Красный Терем - стр. 22
Все думала, горевала, да так и задремала на ветке, подложив локоть под голову. А тут уж и закат близился, солнце червонно-огненным сделалось и, прыгая с тучки на тучку, совсем из виду скрылось. На закате спать лучше не ложиться. В эту пору день с ночью здороваются, их уважить надобно и встретить вечер как полагается, в спокойствии, за делами домашними.
Дома я бы за прялку села или еще за работу какую неспешную, отцу бы водицы поднесла с сухарями. Только некому было это сделать, раз я уснула. Мысль эта меня в первую очередь и посетила, как я пробудилась резко.
Кругом темень и тишь! Только плеск воды доносится. Начала припоминать, как забралась на дуб в мыслях тяжких и пропустила вечерю с отцом. Должно быть, сердится сильно, а еще хуже – разыскивает. Как пить дать – к Велеславе пойдет, а меня там и нету. Да еще и к кузнецу наведается, а тот снарядит мужиков и пойдет лес прочесывать.
Ох, зададут мне горькой!
Пока думала, а сама озираюсь, чтобы ветку прочную нащупать и не свалиться. Дуб толстый, старый, да только я на него запрыгиваю без уважения видимого. И тут… что такое? Шепчу особые слова… Откуда они у меня в голове берутся спросонья? Видать, подслушала, пока у Велеславы дневала все эти годы.
Слова эти примирительные, закрепляющие связь между человеком и частью мира, который он не создавал. Удивляюсь сама себе… Между тем, спустилась потихоньку, покуда тонкая веточка меня не хлестанула по щеке. Поделом! Впрочем, хоть и не мил Владар, но ради его отказа уродовать себя не стоит. Кто его знает, окаянного, может и хромую, и косую бы взял…
Вообразив, как изумится Владар при виде окосевшей невесты, меня так и разбирает смех. Он странным образом оглушил меня саму в этой тиши, и смех мгновенно сменился страхом. Слишком уж непривычно прозвучал мой голос. Почуяла, будто я не одна здесь и кто-то наблюдает за мной в кромешной тьме.
Из-за мрачных туч выплыла яркая, белая луна и озарила призрачным светом озеро и дубы. Блеск, исходивший от воды, немного ослепил меня. Я принялась вглядываться в чащу и широкую полоску берега, вцепившись в прохладный дубовый ствол, боясь пошевелиться. Прижалась к дубу, как можно плотнее, а сама не отводила взгляд от берега.
Сердце отчаянно забилось, затрепетало, и в этой невообразимой тишине, оно грохотало, как камнепад. Странным показалось и то, что смолкли ночные птицы и звери, что даже ветер едва-едва раскачивал верхушки деревьев. Воздух наполнился сладковатым, дивным ароматом, который так и кружился вокруг, одурманивая. Со стороны деревни тоже не слышалось ни единого звука. Ни собачьего лая, ни покрикивания хозяек на расшалившихся детишек, ни девичьего пения.
Волнующее, невероятное предчувствие охватило меня. Сейчас что-то должно было произойти, чего я еще не знала, о чем не догадывалась, оттого и сковал внезапный, безотчетный страх.
Веки налились тяжестью. Аромат стал медовым, таким хмельным и чистым, что на какое-то время даже голова очистилась от невеселых мыслей о замужестве. Я вдыхала его с упоением всей грудью, задерживая дыхание. Будто пила волшебный напиток, такой, что доселе не пробовала. Зрение стало острым, как у ночного стража леса – филина. Свободной рукой отодвинула ветку с листвой, и взгляд упал на другой берег.
Замерев под властью неведомых чар, я затаила дыхание. Моим глазам открылось диковинное зрелище. Вот оно – то самое предчувствие, что встревожило меня! Из серебристой дрожащей воды появились тени. Неторопливо покачиваясь, они вышли на берег одна за другой, и тут же послышалась тихая мелодия, такая нежная, что позабыла я обо всем на свете. Она звучала все громче, и я различила женский хор прекрасных голосов. Песня лилась над озером, журчала, как весенний ручеек. В напеве том и птичьи трели, и шепот волн, и дуновение ветра неслось.