Кости. Навье царство - стр. 5
— Не балуешь ты меня совсем. — Ганна надула полные губы, когда-то в самом деле казавшиеся мне до одури соблазнительными. Правильно мать в детстве говорила: пока мороженое раз в неделю — десерт, а дай есть до отвалу — будет вкусом не лучше супа крапивного. А я, дурак, не верил. Надо, что ли, сходить, покаяться.
«Отец, сука, совсем уж с новой любовницей распоясался. Однажды войду в силу и лично яйца его побью, пока не найду заветное и не переломлю иглу за материнские слёзы».
— Так ведь месяц не сплю, к Купале готовимся. — Тупая отмазка, но другая в голову не пришла, да и достал разговор этот — сил нет. С другой стороны, все готовились к празднику Купалы: и люди, и нечисть и сами боги. Обвинить меня было не в чем, но я всё же решил добавить: — Выбери себе что-нибудь в ювелирном, пусть на мой счёт запишут.
Ганна обиженно вздохнула, махнула рукой, будто выуживая что-то из воздуха.
— Веник твой, из всех деревьев по хворостине. От хворей, что тебя, заразу, и так не берут, от дури, хоть поздно уже, и от сглазу, конечно. — Скривила губы. — Где найти дурака, который бы посмел Кощея сглазить. Да и не пристанет ведь, отлетит, как от щита невидимого, сторицей вернётся пакостнику.
— Люблю умных женщин. — Забирая веник, вскользь коснулся губами протягивающих его рук.
«А тебя не люблю. Ты и сама, небось, будучи умной, знаешь».
— Мне пора. — Проигнорировав подставленные для поцелуя губы, чмокнул в макушку. — Увидимся завтра.
Исчезнув в вихре портала, вышел уже у натопленной баньки, расположенной в господской части поместья, куда не пускали чужаков и гостей. Небольшой деревянный сруб дымил в небо запахами мяты, папоротника и лютиков. Довольно втянув воздух, наполненный ароматами трав, скинул баннику-прислужнику вещи.
— Остальные на месте? — спросил банщика. Пояснять, кого жду, не приходилось: мы с Тимом и Светом всегда на Агриппину ходили париться в баню. Ещё с юных лет прижилась эта традиция. Да и кто не парится на Руси на Агриппу-то? Тот разве, кому свет не мил, да жизнь опостылела.
— Токмо Светослав Никитич, господин, — согнувшись пополам в поклоне, пролепетал растрёпанный, похожий на сгорбленного старичка в обносках, родственник домового. Отпустил его рукой, подхватив полотенца да ритуальный веник.
Веники на Агриппу собирали из разных деревьев. Ветка берёзы, ветка ольхи, ветка ивняка — каждое дерево со своим умыслом и силой. Одним было положено в бане париться, вторым скот оббивать, чтоб не хворал весь год, да Тёмные не таскали (как будто удержит нас жалкий берёзовый прут), а третий кидали через плечо, выйдя из парилки. Если упал вершиной в сторону погоста — помрёшь в течение года, прямой дорогой к Чернобогу на поклон.
«Что-что, а веник Ганна собрала знатный! Не зря нашим девкам смолоду в головы втолковывают, как надо и что каждая его часть значит».
— Ганна одарила никак? — словно прочитав мои мысли, насмешливо уточнил развалившийся на банной лавчонке друг. Его деревянная кружка, размером чуть не с лохань, приятно обволакивала ароматом медовухи.
— Завидуй молча. — Небрежно кинув полотенце в друга, занял скамью напротив Светослава, зачерпнув чаркой из бочонка рядом. — Хороша медовуха.
Настроившись на приятный вечер без баб и их дури, расслабился, откинув голову на бревенчатые стены. Пар приятно пробирался под кожу. Не успел пригубить медовуху толком, как послышался протяжный вой, грохот и взрыв откуда-то со стороны входа. Парную тут же обдало жаром вспыхнувшего пламени, языки огня слизали веник, голодным зверем набросились на почерневшее полотенце.