Кости. Навье царство - стр. 6
«Знатно занялся огонь, зараза!»
Полыхнуло так, будто бензином облили и подожгли. Огонь стеной отделил нас со Светославом от выхода, гарь тут же наполнила небольшую комнатку парилки, и без того душной донельзя.
— А вот и Лиходеев явился. — Давясь смехом, проклятущий змей нежился в пламени, будто в парном молоке мамка купала. Повезло же твари ползучей — огня не бояться!
— Светка, туши, мать твою! — задыхаясь от дыма, заорал я, ливанув из стоящей рядом лохани на перекинувшийся на мою лавку огонь. Убить меня, конечно, не убьёт, но гореть заживо — так себе удовольствие, даже зная, что в итоге не сдохнешь.
— Скучный ты, Кир, как старый дед, — послышалось ленивое из-за дымной завесы, но огонь сразу же пропал, только Горынычева саламандра, довольно шипя и облизываясь, развалилась на каменном полу.
— Ещё раз назовёшь меня бабским прозвищем, лично твои яйца перебью, — напомнил Светослав, но в голосе всё ещё плясали смешинки. Мы оба знали, что он мне навредить не сможет никогда. Присяга есть присяга.
Я хмыкнул, возвращаясь на обгорелую скамью. Когда появилось это прозвище, уже и не вспомню. Наверное, ещё с детства повадился дразнить друга Светкой, сокращая его имя на бабский манер. По юности он бесился смешно, даже как-то порывался навалять мне, но только сам же и пострадал — получил обратку за нарушение магической клятвы. Издревле Горынычи служили охраной при Чернобоге, а значит, и при Кощеевых. Потому и не могли бунтовать против тех, кому принадлежали их жизни.
— Сорян, мужики, это не я — всё гены виноваты. — В дверном проёме появилась вечно довольная рожа Тима, всегда и везде опаздывающего. Он даже родиться, и то опоздал! Пересидел, дурила ленивая, две лишних седьмицы.
— Ты хоть предупреждай, Лиходеев, а вдруг были бы не одни?
— И подумаешь! Ты в скромники, что ли, заделался, Кир? Вот это новость для «Правды Лукоморья» (местная газета. — Прим. авт.). Сдать тебя, что ли, журналистам с потрохами? — Не найдя, куда приземлить свой зад, Тимофей пихнул в бок Света, чтоб тот подвинулся. Моя-то скамья обгорела чуть не до половины, сам еле разместился.
— Может, я за невинные жизни боюсь. Грех на душу брать не хочу, — проворчал, морщась. В воздухе всё ещё воняло гарью, и запах неприятно щекотал нос.
Дружный, бессовестный ржач был мне ответом.
— Извиняй, но это очень смешно, Кир. Слышал, Свет, Кощей боится упокоить лишнюю душу! Умора, ну! — Задыхаясь от хохота, Лиходеев без грамма страха смотрел на сгусток Тьмы в моей ладони. — Тягаться завтра будем, братан, остынь. Дождись уже Купалы, не гневи Даждьбога.
Тяжело вздохнув, развеял послушную некромагию.
«И правда, завтра можно будет оторваться на славу! А сегодня — очищение и медитации».
Попарившись и поныряв в протекавшую позади баньки Смородинку (река, разделяющая мир живых и мертвых. — Прим. авт.), мы, слегка захмелевшие от мёду, вышли на спор кидать веники. Тимофеев упал вершиной к реке, Горынычев — в сторону мира Яви, людского мира, а мой — аккурат на погост.
— Эх, ничему нельзя нынче доверять, даже дедовским приметам, — наигранно-раздосадованно вздохнул хохмач Тим. — Ну куда тебе на погост, ты ж Бессмертный, сволочь.
— Хочешь, притопим тебя прям тут, в Смородинке, тогда хоть твоё предсказание исполнится, идиота кусок, — пьяно огрызнулся я, заржав над шутливо-испуганной рожей друга. — Шут ты гороховый, Тим. Даже не скажешь, что из приличной нечистой семьи!