Кошка Белого Графа - стр. 7
Домик у нас с мезонином — папа в своё время надстроил. Думал, семья у него будет большая, и им с мамой понадобится местечко, где можно спрятаться от детей. Потом комната с широкими окнами и резным балкончиком досталась мне. Вернее, я её отвоевала. Мама хотела заколотить вход на лестницу, чтобы не топить вторую печь. А на самом деле — чтобы поменьше вспоминать папу.
Но как можно не вспоминать, если я всем пошла в него?
Иногда мне кажется, мама меня за это ненавидит. И любит тоже за это. И ателье оставляет... Королева Клотильда ещё сто лет назад дала ригонцам право завещать своё имущество, кому они сами пожелают. Но по старым вайнским законам наследует всегда старший ребёнок. И мамино желание передать ателье мне одной — тоже дань отцовской памяти…
От печи шло тепло, кровать манила пуховой периной, но в крови уже играло предвкушение, гоня прочь дневную усталость. Я распустила волосы, открыла задвижки на балконной двери и, как была в туфельках на тонкой подошве, в батистовой рубахе, корсаже и юбке, шагнула в снежок, который намело за день.
Ума не приложу, откуда там знают, когда я готова — но передо мной тотчас завихрилась поволока чёрного дыма. Дыхание Небыли.
Я нырнула в неё — и на долю мгновения меня не стало.
Затем подушечки лап обожгло холодом. Студёный ветер взъерошил шерсть на боку, швырнул в нос пригоршню снежинок. Пол балкона сделался ближе, перила выше, но всё казалось правильным и естественным, словно я никогда не носила иного тела, кроме кошачьего.
Дальше — просто. Проскользнуть между столбиками перил на скат крыши, пройти по слежавшемуся снегу до угла. Мои лапы так легки, что не оставляют следов! Перескочить на сук осины, вонзив когти в окаменевшее на морозе дерево, с ветки на ветку перебраться на соседский забор, потом на крышу сарая…
Своего человеческого тела я не ощущала, но между нами сохранялась неосязаемая связь. Я просто знала, что оно где-то там, в Небыли — ждёт меня и вернётся таким, каким ушло, с корсажем, туфлями и всем остальным, стоит только захотеть.
Под лапами скользили то лёд, то мёрзлая черепица, то кровельное железо, стылое, как чертоги самой богини зимы, но я без труда держала равновесие. Звёзды прятались за облачной дымкой, город глядел в ночь глазами окон, и белое мерцание снегов озаряло мне путь.
Прыжок на крышу собачьей будки. Старик Буян сонно брехнул, звякнул цепью — и затих. Бедняга. Даже в такую стужу его оставили на улице.
Потерпи, Буян, скоро Ночь Всех Богов, после неё день станет прибывать и солнце повернёт на весну.
Заглянуть, что ли, в окошко к Фрине, подружке Майры?
Фрина вертелась перед зеркалом в одних панталонах. То распускала по спине длинные волосы, то поднимала кверху, изображая замысловатую причёску. Принимала зазывные позы, виляя бёдрами и покачивая на ладонях маленькие груди.
Вдруг сказала своему отражению:
— А посватался-то к Грете.
Отражение отозвалось горестным «эх».
Вот и Майра всё вздыхает. Мол, отнять бы у меня да ей прибавить…
Девушки завидуют грудастым и задастым, простите за грубый слог — потому что на таких смотрят мужчины. Так вот, девушки, не завидуйте! Смотрят пошлецы и нахалы. Проходу не дают, а по городу потом — сплетни. Приличные господа с тонким вкусом выбирают барышень, которых можно сравнить с тростинкой, лозой, ивовым прутиком или лучом света.