Кортес - стр. 29

К вечеру в лагере испанцев появился гонец и передал предложение устроить перемирие. На следующий день назначили встречу вождей. Кортес принялся деятельно готовиться к предстоящим переговорам. Первым делом доставленные с Кубы индейцы-носильщики – число их сокращалось с ужасающей быстротой – перетащили поближе к шатру капитан-генерала большую кулеврину.

– Я так понял, они считают орудия живыми существами, – усмехнувшись, объяснил дон Эрнандо Сандовалю. – Вот мы их и познакомим поближе.

– Можно и лошадь использовать, – посоветовал Гонсало. – Индейцы коня и всадника на спине тоже полагают единым созданием. Этаким невиданным чудовищем…

Они рассмеялись.

– А жеребец у музыканта Ортиса страсть какой горячий, – с улыбкой добавил Сандоваль.

– А кобыла у Седеньо – настоящая лошадиная красавица, – в тон ему ответил дон Эрнандо.

Они залились еще пуще…

Шутка удалась на славу.

…Индейские вожди долго торговались по поводу каждой курицы, которых они были обязаны доставить в лагерь. Спорили из-за каждой лепешки… Дон Эрнандо совершенно вышел из себя и, пригласив гостей выйти из шатра, указал на заряженное орудие, затем, ткнув пальцем в подводимого издали коня музыканта Ортиса, решительно заявил, что, если они не найдут общего языка, то он не сможет удержать этих страшных, находящихся у него в услужение чудовищ. Ваши боги жаждут крови, сказал Кортес, эти существа тоже питаются ею. Они дики и необузданны, и если мы не договоримся, могут впасть в безумство. Тогда, предупредил Кортес, держитесь…

В этот момент пушка выстрелила, а жеребец, которого вели мимо кустов, где была спрятана кобыла Седеньо, впал в любовный раж, встал на дыбы и заржал так пронзительно, что касики в страхе поприседали.

Дальше все пошло как по маслу.

…Дон Эрнандо лежал под балдахином, изучал резьбу на деревянных столбах из красного дерева – сон не брал его. Да и как заснешь, если память вновь оказалась во власти тех самых радостных, неповторимых, наполненных бесшабашной, без тени сомнений, удалью, дней, которые выпали ему в самом начале похода. Он даже явственно ощутил запах джунглей, к которому ощутимо примешивался трупный дух. Помнил аромат первой индейской красавицы, которую выбрал среди двадцати невольниц – местные вожди привели их в лагерь в дар «большому вождю, пришедшему из-за моря». Как оказалось, он ошибся и пренебрег той, с которой потом надолго связал свою жизнь, которой, если признаться, был во многом обязан своими победами.

Он сразу приметил ее в толпе перепуганных женщин, кучкой сидевших возле его шатра. Сразу, в общем-то, не понял, зачем индейские касики для проведения таких важных переговоров захватили с собой столько женщин. Ах, это подарок… Дон Эрнандо на мгновение прикинул – может, лучше отказаться от подобных щедрот? Что это за войско, в котором офицеры таскают за собой баб, потом опомнился – так было и так будет. Стоит ему только заикнуться о неприятии такого щедрого дара, офицеры никогда не простят ему подобный поступок. По крайней мере, Альварадо возненавидит его до конца жизни. Индейцы, возможно, тоже.

Он сразу поймал на себе ее взгляд – она глядела на него дерзко. Очень красивая, верхняя губка чуть вздернута, глаза черные, с едва заметной раскосинкой, отчего она казалась особенно желанной – этакая томная, жаждущая ласк красавица. Но главное, чем поразила его эта черноволосая высокая женщина – при приближении испанцев она единственная встала – так это удивительной, девичьей свежестью. Где она копилась, эта чистота и манящая страстность, он не мог сказать. То ли в припухлых, как у ребенка, губках, то ли приманивала тонкостью стана, то ли прерывистое дыхание выдавало ее. В первое мгновение дон Эрнандо обомлел, однако виду не показал, осадил себя. Присмотревшись, убедился, что эта женщина видала виды. Тем более из рабынь… А вот Пуэртокаррера, с которым он осматривал пленниц, не удержался и ахнул. Затрепетал даже… Вымолвил: «Hermosa como diosa!»