Коник-остров. Тысяча дней после развода - стр. 24
Мы доходим до камышей, и я поворачиваю обратно к жилым корпусам. Если Кира и разочарована, то старается этого не показывать, хотя болтает уже не так воодушевленно, и рука у меня на талии пальцами больше не шевелит. Прощаемся у девчачьего корпуса, и я заставляю себя поцеловать ее. Так, чисто символически.
- До завтра, - Кира касается моей щеки и исчезает за дверью.
С облегчением перевожу дух и иду к себе. Еще из коридора слышу голоса в комнате, где живу с Димкой и Серегой. После костра собралось человек десять, обсуждают девчонок. Кира и Александра появились на неделю позже остальных и, разумеется, привлекли всеобщее внимание.
- Ты чего-то быстро, Вано, - усмехается Серега. – Не дала?
Ну ясно, кто-то заметил, что я ушел с Кирой.
- А я и не просил, - пожимаю плечами, сажусь на кровать, потеснив Пашку и Никиту.
- Ага, камон, свисти!
Обидно отсмеявшись, мужики сходятся на том, что Киру охотно трахнули бы. Насчет Александры мнения разделяются. Одни говорят, что она вполне миленькая и, в принципе, ебабельная, другие – что «вот ваще ниачем». «Ябвдул» не говорит никто – кроме меня. Хотя я тоже не говорю, а думаю. И даже как будто пугаюсь этой мысли.
На следующий день становится ясно, что Кира сдаваться не собирается. За завтраком они с Александрой подходят с подносами к столу, где мы с Димкой сидим вдвоем, и просят разрешения присоединиться. Кира пялится на меня, Димка на Киру, а я… Я судорожно пропихиваю в глотку омлет, не отрывая глаз от тарелки, потому что зверски хочется косить ими влево. Как будто тянет магнитом.
С этой минуты дни делятся для меня на отрезки: от завтрака до обеда, от обеда до ужина и вечерних посиделок, с вечера и до завтрака. Занимаюсь своими делами и жду, когда увижу ее – Александру… Сашу. А когда вижу, превращаюсь в слабоумного и не могу связать двух слов. Но так только с ней. Кира по-прежнему липнет ко мне, я болтаю, смеюсь, отпускаю скользкие шуточки, но это где-то на поверхности, над сознанием. Как будто не я, а моя оболочка. А сам смотрю на Сашу, слушаю ее голос, шалею от запаха.
Влюбился? Понятия не имею. Можно ли влюбиться в незнакомку? Ведь я ничего о ней не знаю – кроме того, что она пятикурсница с биофака. Мы и двух слов друг другу не сказали, не считая общих разговоров. Но хочу ее страшно. Так, как никого и никогда. Нет, не сильнее, не в том дело. По-другому. Хотя объяснить, в чем разница, не смог бы. Есть в этом желании что-то… мистическое. Магическое даже. Таинственное, как белая ночь.
Свет белой ночи мерцает на ее лице, отблески костра отражаются в глазах. Она похожа на фею из сказки. Не могу оторвать взгляда, но я ей, кажется, совсем не интересен. Пытаюсь утешать себя тем, что и никто другой тоже, но получается слабо.
Так проходит неделя. Я заполняю на берегу дневник наблюдений, иду в учебный корпус, но по дороге обнаруживаю, что забыл очки. Возвращаюсь, и первое, что вижу, – это попа.
Нет, попка. Маленькая, аккуратная, туго обтянутая вейдерсами. На берегу две банки: с водой и с грязью, рядом пустой поддон, а Саша, зайдя в озеро по бедра и наклонившись, пытается выдернуть розовый цветок-початок.
- Помочь?
Вздрогнув, она оборачивается, смотрит из-под ладони.
- Мне нужно горец выкопать, - я снова одуреваю от ее голоса. – С корнями. А он глубоко. Так просто не выдернуть, стебель обрывается.