Кондитерша с морковкиных выселок - стр. 78
Мотивы были похвальными, тут сказать было нечего, и – что скрывать! – ещё меня очень порадовало, что неземная любовь к Козиме Барбьерри не была названа одной из причин. Но кое-что в этой истории меня смущало.
- Подожите-ка, - сказала я, припоминая слова маэстро Зино. – Кажется, когда ваш уважаемый отец погиб, вам было пятнадцать?
- Вы очень хорошо осведомлены о моей жизни.
- И вы поехали в Болонью подростком, имея на руках всего десять флоринов?
- Я был взрослым мужчиной, - поправил меня адвокат, - и именно так и поступил. А что вас смущает? Я посчитал, что лучше всего вложить деньги в собственное образование. Так точно не прогорю, и мои капиталы всегда останутся при мне, - тут он с эдакой снисходительной усмешечкой постучал себя по лбу указательным пальцем.
- Всё это верно, - согласилась я с его доводами, - но в моём понимании учёба в университете предусматривает определённые расходы. Проживание, питание, расходы на учебные принадлежности… И всё это не на один год. Десяти флоринов на это хватило?
- Нет, конечно, - он посмотрел на меня ещё снисходительнее. – Мне пришлось потрудиться, чтобы меня не выкинули из университета, и чтобы не ночевать под мостом.
«Страшно подумать, как ты там трудился», - ответила я ему мысленно, но вслух, разумеется, ничего не сказала.
Но адвокат, видимо, кое-что понял по моему взгляду, и пояснил:
- Ничего противозаконного я не делал, не надейтесь. В свободное от лекций время подрабатывал уборщиком падали, могильщиком, потом устроился секретарём к синьору Паоло Венето, и у него же изучал логику. Тут мне немного повезло.
Мне стало неловко, я и попыталась оправдаться:
- Я и не надеялась, синьор Марини. Вы что-то неправильно поняли.
- Прошу прощения, - любезно извинился он, а взглядом так и сверлил – мол, вижу тебя насквозь, знаю, о чём думала.
- Многим пришлось потрудиться в юности, - сказала я, испытывая ещё большую неловкость, потому что невозможно оставаться спокойной, когда на тебя с таким вниманием смотрит аристократ в третьем поколении, которому пришлось рыть могилы, чтобы продолжать обучение, который стал героем в пятнадцать лет, красавчик и, вообще, первый парень на деревне. - Вот я раньше была актрисой в странствующем театре.
- Это не делает вам чести, синьора, - так же любезно произнёс Марини.
Ну да. Комедиантов в средние века за людей не считали. Тут я сглупила. Мне стало совсем досадно. Вдова, гораздо старше, простая фермерша, да ещё и с гордостью призналась, что была комедианткой. Вот зачем было врать? Это не я изображала Коломбину на подмостках, а настоящая Апо.
Так, Полина. Ты думаешь вовсе не об этом. Но всё равно как-то обидно.
- Понимаю ваше возмущение, синьор, - сказала я как можно серьёзнее, - но профессия актёра ничем не хуже профессии адвоката, если делаешь её честно и на совесть.
- Я не возмущаюсь, синьора, - ответил он мне в тон, и было не ясно – то ли насмешничает, то ли, правда, серьёзен. – Многим из нас пришлось тяжело потрудиться в юности. И я не стану осуждать таких людей. Христос советовал нам не осуждать никого – ни мытаря, ни разбойника, а я – христианин, поэтому живу по заветам Христа. Для меня все равны, и людей я сужу по поступкам.
- Вы такой умница, - похвалила я, пытаясь скрыть смущение.
Всё-таки, засмущал он меня.