Кондитерша с морковкиных выселок - стр. 43
- Всё хорошо, - успокоила я дрожащую Ветрувию. – Видишь, не придётся теперь тратиться на стекольщика и перевозчика из Милана. Мы везунчики, что у нас такой дом. Если бы он ещё и крышу мог сам починить…
- Апо! – раздался вдруг из сада истошный крик Пинуччо. – Аполлинария! Иди быстрее! Адвокат едет!
8. Глава 8
Мы с Ветрувией переглянулись и наперегонки бросились одеваться, забыв про умывание. Я лишь на ходу плеснула в лицо пригоршню воды, чтобы глаза окончательно открылись.
Когда мы выскочили из дома, Пинуччо трусливо приплясывал на поляне, явно опасаясь подойти слишком близко к деревьям.
- Прибежал мальчишка… - затараторил Пинуччо, пока мы быстрым шагом топали до флигеля, - адвокат уже на дороге! Что это раньше приехал? Завтра же обещал?
- Может, планы поменялись, - пожала я плечами.
Ветрувия семенила позади меня, и когда я оглянулась, то увидела, что лицо у неё было мрачным.
Ах да, Пинуччо ведь – её муж. Но он не выглядел сильно уж расстроенным, что жена ушла из дома. Ну, то есть не совсем ушла, но куда-то ведь ушла. А муженек, кстати, жёнушке даже доброго утра не пожелал…
Возле флигеля уже толпились Ческа с дочками, а тётушка Эа с невозмутимым видом сидела в кресле, кутаясь от ветра в клетчатый шерстяной платок. Синьора Ческа, Миммо и Жутти, между прочим, тоже набросили платки.
Да, ветер дул, но уж в платках точно не было смысла. Мне, наоборот, было приятно ощутить эту свежесть. Жара надоела, хотя я пробыла на этой жаре всего два дня.
От флигеля была видна дорога, идущая с холмов, и по ней катила закрытая повозка, которую я про себя назвала каретой. Карету везли две потрясающе красивые лошади – будто нарисованные углём, но гривы и хвосты у них были светлыми, серебристо-серыми. Сама карета тоже была чёрная, с серебристой отделкой вокруг дверей.
Ческа покосилась на меня и предусмотрительно отошла подальше, за ней потянулись Миммо и Жутти. Пинуччо сделал шаг к сёстрам, подумал, сделал шаг в нашу с Ветрувией сторону. Опять подумал, опять шагнул к матери и сёстрам.
- Что ты болтаешься, как козья какашка в колодце? – зашипела синьора Ческа, и Пинуччо сразу остановился.
Место остановки он выбрал дипломатично – посередине. Вроде как и не нашим, и не вашим. Прирождённый подхалим.
Но карета приближалась, и дипломатические таланты Пинуччо я оставила в покое.
Лошади бежали дружно, помахивая светлыми хвостами, и вскоре так же дружно вступили на лужайку перед флигелем. Кучер натянул поводья, лошади остановились, и с запяток кареты соскочил маленький щуплый слуга в черном камзоле. Он распахнул дверцу кареты, ловко опустил лесенку, и вот мы увидели руку, которая взялась за бортик, потом на ступеньку лесенки встал красивый кожаный сапог из красной кожи с крупной квадратной пряжкой и небольшим каблучком (тоже красным), а потом показался и сам адвокат – потрясающе красивая женщина в длинной, до пят, парчовой шубке. Одежда чем-то напоминала наряды древнерусских бояр – трапециевидная, с длиннющими рукавами, отороченными тёмным мехом. В рукавах был разрез, поэтому руку можно было высунуть где-то в районе локтя, а сам рукав болтался где-то ниже колен. У женщины были густые кудри – чёрные, как смоль, спадавшие на плечи крутыми кольцами. На голове у неё красовалась маленькая высокая шапочка – чёрного цвета, вышитая золотистыми блестящими нитками, а на шее, пониже кокетливого кружевного воротничка, сверкала толстая золотая цепь в четыре ряда. К цепи крепилась подвеска в виде крестика с красным камешком, и камешек тоже ярко блестел. В целом, женщина выглядела ярко, нарядно, и я не сомневалась, что одета она была по последней моде пятнадцатого века.