Кондитерша с морковкиных выселок - стр. 39
Что касается остальных – они попросту потеряли дар речи, упав на колени и прикрывая головы. Лишь одна тётушка Эа, кажется, ничего не заметила, с неторопливостью черепахи перекладывая верхний слой варенья в другой таз.
- Хватит, - попросила я, слегка струхнув, и буря без ветра сразу же улеглась.
Прокашлявшись, чтобы голос звучал потвёрже, я перешла на итальянский.
- Где документы на виллу? – сказала я строго, обращаясь к Ческе. – Все документы – сюда, немедленно. Ты, - я ткнула пальцем в Миммо, - собери нам еду в какую-нибудь корзину. Соль не забудь. А ты, - я указала на Жутти, - принеси какие-нибудь старые тряпки. Нам надо прибраться в новом доме.
Синьора Ческа первая тяжело и неуклюже поднялась и затрусила во флигель, а за ней потянулись её доченьки.
Вскоре передо мной стояла корзина с провиантом – лепешками, которые пекли утром, яйцами, мешочком муки и глиняным горшочком топлёного сливочного масла. Были здесь головка сыра, маринованные оливки, рис и соль. Жутти притащила тряпки и щётки, а синьора Ческа, вытянув руку, на расстоянии передала мне какую-то помятую и засаленную бумажку.
Развернув её, я увидела рукописную купчую на землю и постройки виллы Мармэллата. Прежним хозяином значился какой-то Гвидо Гассон, и он продал виллу за триста флоринов. Учитывая, что долг Джианне составлял десять тысяч, виллу он приобрёл за копейки. Внизу документа стояли подписи продавца и покупателя, и дата – февраль 1430 года.
- Это останется у меня, - сказала я, аккуратно складывая купчую и убирая её для верности за отворот рукава. – На всякий случай.
Я хотела взять корзину с едой, но она оказалась слишком тяжёлой. Пришлось позвать Ветрувию на помощь. Я думала, мы потащим корзину вместе, но Ветрувия преспокойненько подняла её и поставила себе на голову.
Мне только и оставалось, что забрать щётки и тряпки и сердечно попрощаться.
- Не вздумайте разговаривать с адвокатом без меня, - напомнила я синьоре Ческе на прощание. – Узнаю – мало не покажется.
Когда мы с Ветрувией пошли в сторону дома с синей черепичной крышей, у молчавшего это сих пор Пинуччо прорезался голос.
- А что с апельсинами делать, Апо? – позвал он робко.
- Как что? – я на ходу обернулась через плечо. – Варить варенье, конечно. Что вы с ними до этих пор делали?
На это Пинуччо промолчал, а Ветрувия хихикнула.
- Посмотрим, как они теперь справятся без нас, - сказала она, когда флигель и его обитатели скрылись за деревьями, а впереди замаячил наш дом. – Эа постоянно спит, а Миммо и Жутти – так себе работницы. Придётся Ческе самой возле жаровни потеть. И Пинуччо с ней вместе.
- Не любишь мужа? – спросила я.
- А за что его любить? – озадачилась Ветрувия. – Мужичонка он – так себе. Трус и подхалим. Всё время мамочке в рот смотрел и поддакивал. А на самом деле, он её ненавидит.
- За это его трудно упрекнуть, - пробормотала я и сказала уже громко: - Если не любила, зачем вышла?
- Ой, Апо! Ты будто не из озера вынырнула, а с небес свалилась, - фыркнула она. – Как будто нас спрашивают, когда замуж выдают! За кого отец сказал, за того и пошла. Мой папаша с Пинуччо в Милане вместе работали – плотниками. Я, вроде как, Пинуччо приглянулась, вот он и договорился с папашей.
- Ты его до свадьбы не знала, что ли?
- Знала, - пожала плечами Ветрувия. – Ну, как знала? Видела пару раз, как какое-то чудо плешивое с моим папашей из одной бутылки пьёт. Кто же знал, что теперь придётся на его плешь до самой смерти смотреть.