Когда проснется игоша - стр. 24
Над ее головой прокаркала ворона, рассмеявшись над смелостью Милицы. Та топнула ногой:
– А коли не так, то что ж, ложиться да помирать?! Не дождется Павла этого.
Как схватиться с Азовкой, уже отобравшей у нее юность, да остаться в живых, Милица пока не знала.
Ночь подкралась незаметно. Вот еще небо алело и разливалось розовым медом, мгновение – и ночь уже накинула на небесный свод свое черное покрывало. Река набралась темнотой, перебирала теперь свои тяжелые, готовые замереть на всю зиму, воды, но еще слышался из-под воды тихий голос утопленниц, а над волнами, близ омутов, сияли мертвенным светом их прозрачные саваны.
Ветер тихо стонал и вздрагивал. Чахлый, выцветший на солнце, высушенный ветрами кустарник тянулся к путнице, норовил схватить за косу, пустить кровушку, чтобы на нее сбежалась ночная нежить…
Милица замерла.
Надо было уходить от реки, подниматься в долину, но тропа утонула в черноте ночи. Милица постаралась подняться по склону, но мелкая галька и камень уходили из-под ног. Пройдя еще немного вдоль берега, Милица заметила огонь – кто-то сидел на берегу. Злые люди держались ближе к Аркаиму, а потому Милица смело шагнула к путнику. Он показался знаком.
– Доброго вечера, – проговорила тихо Милица. – Пустишь ли у костра погреться?
Юноша кивнул:
– Устраивайся, бабушка, – проговорил.
Щеки Милицы снова будто огнем опалило, хотела одернуть молодца, но слова застряли в горле – кто она сейчас, как не старуха? Пусть так. Присела на нагретый теплом костра камень. Молодец был хорош собой – высок и статен, по кафтану ясно – не бедствует, на пальце – кольцо-печатка византийская, а то о многом купеческой дочери сказало – на узоре заметила она торговую печать. Присмотрелась к юноше. Это был тот самый синеглазый, что проклинал Купаву… и едва не затоптал своим конем.
– Вот только угостить мне тебя нечем, бабушка, – вздохнул он. – Заплутал я, не могу себя найти…
– От чего же так?
Юноша взмахнул рукой, с отчаяньем отозвался:
– Убивец я… Прячусь от суда людского словно ворог какой… С весны скитаюсь по лесам да по болотам, да только больше сил не осталось, наутро отправлюсь к князю, пусть судит меня…
Он опустил голову на грудь. А у Милицы зародилось тяжелое на сердце. Она подалась вперед, ладонь легла на плечо юноши:
– Об чем толкуешь, поведай…
Он только головой покачал.
– Да то долгая история, – он тяжело вздохнул. – Невеста моя… за другого пошла. Сказала, не люб я ей боле… А я как в беспамятстве, вскочил на коня, бросился из города да в смятении свернул на другую улицу, а там… девчонка эта… Прямо под копыта бросилась…
Он тяжко выдохнул. Милица присела на колени, взяла юношу за подбородок да приподняла, заглянула в глаза, узнав ту самую синеву, что обрушилась на нее там, в проулке за задним двором, куда выскочила она, торопясь к Митрию…
– Зря скитался, – улыбнулась, – жива та девица.
Юноша посмотрел недоверчиво:
– Откуда ведаешь?
– Да об том весь Аркаим судачит уж который месяц, а я как раз из него.
Он схватил ее за руку, прижался губами к старческой ладони:
– Правду ли говоришь, бабушка? – переспросил с жаром в голосе.
– Правду, правду… Не волнуйся, езжай домой, ты же не наш, не аркаимский? – Он качнул головой. – Ну вот и отправляйся, невеста твоя другому отдана, да и счастлива. А коли любишь ее, то не о том ли должен радоваться?