Когда проснется игоша - стр. 21
Боль, сперва собравшаяся на виске, медленно расползалась, забирая себе всю Милицу.
Мутило, в голове бились молоточки. Темнота рассеивалась тусклым, едва заметным светом, когда Милица привстала на локте – рядом с ней сидела Павла. Будто заботливая матушка гладила она руку девушки, а у той пальцы заледенели от холода, что шел от Каменной девки.
– Прочь уйди! – прохрипела и попробовала оттолкнуть, вышло слабо.
Павла изогнула бровь, привстала, оправив зеленое платье из золототканого бархата. Распрямилась. В руках блеснул уже знакомый камень – у Милицы аж дыхание сперло от гнева:
– Как посмела ты!
– В уме ли ты, девка, так с хозяйкой говорить? – прошипела Павла, камень, правда, припрятала. Милица заметила, каким темным он стал, плотным, будто налитым ее кровью. – Вижу, нет у тебя во мне надобности, так поднимайся, работа не сделана!
Милица рухнула на подушки. Павла, посмеиваясь, вышла из комнатки.
Девушка огляделась – она в каморке, что была за кухней. В ней припасы хранились, те, которые в ледник нет надобности класть. Сейчас посреди каморки стоял топчан, на нем оказались навалены тулупы, соломой набита и связана по рукавам рубаха, ставшая ей подушкой. Пощупала голову – та оказалась плотно перебинтована. Милица осторожно села.
– Прасковья, – позвала, но тут же вспомнила, что отправила ее с сестрой в скит, вряд ли наперсница успела вернуться. Милица вздохнула. Голова готова была разорваться от боли, но без Павлы, наглаживающей ее ледяной рукой, все равно легче дышалось.
Милица коснулась лица – кожа показалась вялой, щеки обвисли, веки покрылись морщинками. «Верно, от болезни», – решила девушка и осторожно поднялась.
Ноги слушались с трудом, но Милица заставила себя постоять. Сделать шаг. Сперва придерживаясь за стену, потом – сама. Еще шаг и еще. Толкнула дверь каморки, окунувшись в голоса Докуки и подручных мальчишек, что вечно суетились рядом с кухаркой. Солнце теплыми оранжевыми квадратиками лежало на полу, в золотых лучах играла мелкая домашняя пыль. Со двора доносился веселый гомон улицы, какой бывает лишь в ярмарочные дни.
Милица улыбнулась и вздохнула – пахло свежим хлебом, она только сейчас, когда приятный аромат дразнил ее ноздри, поняла. как сильно голодна.
На ее вздох и скрип половицы обернулись разом Докука и ее внук Гордей – заметно повзрослевший мальчик почтительно поклонился.
– Зря ты поднялась, бабушка, надо было бы отлежаться, рана, вон, еще не срослась, кровит…
– Бабушка? – Милица рассмеялась. – Это кому ты это говоришь?
Гордей с вопросом обернулся к Докуке, кивнул:
– А кому ж еще… Верно, бабушка и есть.
Милица коснулась лица – странные, будто дым от гиблого пожара, ощущения не отпускали ее. Она потрогала свое лицо, медленно опустила руки и перевела на них взгляд. И отшатнулась. Дернулась к ведрам с водой, что стояли у двери – из отражения на нее смотрела древняя старуха.
Ахнула.
«Так вот что рядом со мной делала эта тварь?» – догадалась она, вспомнив в руках мачехи красный, налитый кровью, камень. Ударила по воде – ледяные брызги легли на лицо, посеребрили плечи.
Докука подошла к ней со спины, положила руку на плечо:
– Бежать тебе надобно…
И ушла в комнаты на требовательный зов Павлы.
А Милица стояла и плакала: как же так? Как получилось, что, отказавшись только от брака с любимым, она лишилась всего? И теперь, если она послушает Докуку и бежит, еще и дома. Медленно переставляя руками по стене, она дошла до двери, слабо толкнула ее и отворила. Придерживаясь, вышла на крыльцо.