Когда проснется игоша - стр. 2
Тайные ряды видны были только в свете Серебряной звезды. Островерхие шатры из темного погребального шелка, который будто саван струился на ветру, возникали из-под земли, стоило подойти к ним с тайной в сердце.
– Купава, стой…
Та, что была повыше, остановилась, хмуро взглянула на спутницу.
– Стой, милая, дай воздуха глотнуть, дышать тяжко… боязно, что запросит взамен.
Купава остановилась, но отвечать не стала – сама знала только по слухам, что в Тайных рядах водятся ворожеи великие, что могут они и время вспять обратить, и морок напустить, и желание тайное исполнить.
Милица, ее спутница, шумно выдохнула:
– Пойдем?
Взявшись за руки, они шагнули к темной, колышущейся в серебристом свете черте, за которой слышался могильный холод.
Подошли к вратам – двум факелам, закрепленным на крепких сваях. Словно заметив подошедших девушек, огонь сперва замер, а потом потянул свои пальцы к гостьям, зашипел, заискрился.
– По́лно тебе, – прикрикнул на огонь старческий скрипучий голос. И перед девушками, по ту сторону черты, показалась старая сгорбленная мара в потрепанном вдовьем платье – ростом в три локтя, взлохмаченное, закутанное в темную шаль создание. В ней осталось не так уж много от человека – тощая, неопрятная на вид, она злобно поглядывала на пришедших. Поманив за собой, проскрипела: – Не бойтесь, говорите, за чем пришли.
Девушки, переглянулись и шагнули.
Их словно огнем опалило – тонкая серебристая черта лизнула щиколотки, схватила за подолы и, искрясь, погасла, только ледяные искры томились, угасая. Сумрачный полумрак окружил их. Звуки, будто отрезанные острым ножом, остались позади. Шипящий шепот клубился вокруг, забирался за шиворот вместе с могильным холодом и почти живой сыростью. Она собиралась вокруг, заглядывала в глаза, путалась в косах, пропитывала гнилостным запахом одежду, будто помечая тех, кто оказался в ее власти.
– Зачем пожаловали? – спросила старая мара и сложила костлявые руки на животе.
Милица уставилась на них, не в силах оторвать взор. У мары оказалась мертвенно-серая кожа, покрытая темными язвами, напоминающими трупные пятна, и длинные, чуть изогнутые ногти на крючковатых пальцах, коих оказалось по четыре на каждой руке. Но не это поразило девушку – из-под грязно-серой челки, выбившийся из-под шерстяного, поеденного молью, платка смотрели ни пришедших молодые, пристально-внимательные глаза, будто кто заточил в это про́клятое всеми живущими тело молодую цветущую душу.
Купава между тем вздохнула, призналась тихо:
– Меня наутро просватать хотят… за нелюбого. Хочу, чтоб не случилось того.
Мара криво усмехнулась, оголив желтые клыки:
– Сгубить женишка просишь?
Купава отшатнулась:
– Нет! Не душегубица я… Прошу избавить меня от свадьбы.
– И как же я по-твоему должна это сделать? – мара презрительно фыркнула, перевела взгляд на Милицу, что стояла рядом с подругой и теребила ленту в русой косе. – А ты что стоишь, будто воды в рот набравши?
Купава толкнула ее в бок, девушка очнулась – огляделась мутным взглядом.
– Я… У меня в дому́ беда – батюшка мой проигрался знатно, проиграл и товар, что на ярмарку привез, и дом, и скарб, и золото… – Она прикрыла рот рукой, всхлипнула. – Сестры у меня ма́лые, все по миру пойдем, коли не выручишь.
Мара хмыкнула. Обошла девушек кругом, приглядываясь, да всматриваясь. Невесомые, видимые одной лишь марой золотые нити, вились вокруг них. Нити порхали, наливаясь силой. И в тонком переплетении ворсинок мара видела судьбу этих девушек такой, какой сплела ее Всесильная Пряха Мокашь. Видела детство обеих, семью, раны и потери, видела будущее, каким ему предначертано быть. Шамкая губами, мара щурилась, вглядываясь в хитроумное переплетение.