Когда проснется игоша - стр. 12

И развернувшись, она направилась к дому.

Только за ней захлопнулась дверь, твари выбрались из укрытий – у Милицы снова зашлось от страха сердце. Она настороженно вглядывалась в темноту. Твари подползли ближе, принюхались, но, учуяв соль, отвернулись и жалобно заворчали, отползая.

И тут, в просвете изгороди, что отделяла двор от улицы, она заметила кого-то низкорослого, не то ребенка, не то сгорбленную старуху, что, крадучись брела вдоль ограды, ветер услужливо заметал следы странного существа, отводил взгляды. Да только Милица не отпускала создание, следила за ним.

– Старая мара! – догадалась она, узнав старуху из Тайных рядов, к которой давеча ходили с Купавой. – Эй, это ты? – позвала в темноту.

Старуха замерла, посмотрела на нее и поманила за собой. Твари, что терлись около соляного круга, подхватились и торопливо поковыляли за ней, и уже через миг растаяли в ночи.

На небо взобралась Серебряная звезда, разгоняя Тьму.

Наутро Прасковья заставила Милицу повторить все, что приключилось с ней ночью, и особенно – описать тварей, что набрасывались на нее.

Милицу покормили, напоили и потихоньку ослабили путы – хозяйка с батюшкой Милицы отправились на ярмарку, и в доме за главную осталась Докука. Она и командовала допросом.

– И на что похожи, – не унималась она, требуя подробного описания тварей.

Милица терпеливо повторила. Сама внутренне содрогалась, вспоминая.

– Не то зверьки какие, – решила она.

– Да уж, зверьки, – отозвалась Докука. Обернувшись, крикнула мужикам, указав на места, откуда по свидетельству Милицы выбрались ночные создания: – А ну-ка, копните, тут и тут.

Много копать не пришлось – под дерном, аккурат под нижней ступенькой, обнаружился сверток. А в нем – трупик младенца.

– Вот беда, – ахнула Докука, уже зная, что откопают под ледником, обернулась к Милице. – Это игоши приходили к тебе, милая, духи нерожденных… Хвала Мокоши, спаслась от них… Ох, беда-беда-то какая.

Она бормотала, давала торопливые указания, чтобы убрать со двора следы преступления до возвращения хозяев, да розыску девиц, что подкинули своих мертвых детей на двор пустовавшего в зиму дома. Отправила мальчишек к князю. Все головой качала. И уж к обеду вернулась с доброй вестью – Павла Ждановна повелела отпустить Милицу, но чтобы явилась к ней.

Милица не чувствовала ног, рухнула на руки слуг, те уложили ее тут же на траву, да отпаивали водой. Докука мрачно поглядывала на нее да на Прасковью, хлопотавшую рядом.

– Батюшке скажу, уж он-то заступится, – бормотала Милица.

Прасковья лишь взгляд отводила. Милица заприметила это да схватила за рукав:

– Что таишь ты от меня?

Прасковья лишь отмахнулась:

– Не мое это дело, милая. Да только на батюшку-то не шибко надейся.

– Как так? – Милица оробела. Они как раз брели к дому, обнявшись, Милица едва шла, а Прасковья ее бережно поддерживала. – Сказывай, что знаешь?

Прасковья только головой качнула:

– Не стану я. Да и ты странное спрашиваешь. Будто сама не ведаешь, – она помогла Милице умыться да усадила на лавку, поставила на стол крынку со сметаной, присела напротив. – Смотрю я на тебя, и будто не узнаю…

Милица съела несколько ложек сметаны – густой, холодной и сладковато-пряной, отложила ложку:

– Мне и самой кажется, будто я сплю. Кажется, вот очнусь и все по-старому будет, – у нее упало сердце.