Когда проснется игоша - стр. 11
– Чего увидела-то?
– Не знаю, милая… твари какие-то, не то жабы, не то собаки какие. Одна, вон, из ледника выбралась, другая – из-под крыльца.
Прасковья проследила за ее взглядом, посмурнела еще сильнее.
– Не путаешь чего?
– Да нет, что ты. Как тебя видела… Ждали твари, как солнце зайдет, и бросились.
Прасковья в задумчивости подошла к Милице, не глядя сунула в рот краюху – Милица и забыла о голоде и собственной жажде, сердце то выпрыгивало из груди, то замирало, билось в горле, кусок не лез. Но Милица заставила себя откусить. Жевала, опасливо озираясь по сторонам.
– Боюсь я, Прасковьюшка… Как бы беда не случилась.
Та вздохнула.
– Беда…
Так же не глядя на девушку, посматривая по сторонам и приглядываясь к тенями по углам двора, она напоила ее, собралась уходить.
– Стой! Убьют они меня, – прошептала Милица.
– Не убьют… погоди, – она приладила свечу у ног Милицы, так, чтобы та оказалась внутри светового круга, а сама бегом бросилась к крыльцу.
Милица услышала шорох – совсем рядом. Оглянулась и уперлась взглядом в светящиеся угольки.
– Прасковья! – взвизгнула, призывая подругу. Тварь из ледника бросилась к ней, но уперлось в стену света, со злобным шипением остановилось. Рыкнуло. – Пшел вон…
Голос получился жалобным, тварь осклабилась и приготовилась ждать – свечное пламя качнулось, едва не лизнув подол девичьей юбки. Милица затаила дыхание, ощущая, как ветерок поднимается от земли, как завивается кольцами, подбираясь к свече. Перевела взгляд на замерший в ожидании чудищ, те скалились, в нетерпении перебирая лапами.
В конюшне забеспокоились кони, а где-то в глубине двора раздался сухой, будто треск колючего мороза, смех. Привязанная к столбу девушка обмерла – там, в темноте, был кто-то еще, кто, вероятно, науськивал этих тварей, натравливал на Милицу.
– Кто здесь?
Снова смех в ответ.
Дверь снова скрипнула – появилась Прасковья со второй свечой, а за ней – кухарка Докука встала, облокотилась на поручень.
– Чего тут у вас? – бросилась в темноту.
Твари чуть отошли в тень, но медлили, не уходили вовсе, наблюдая за Прасковьей. Но как только девушка подошли ближе к Милице, зашипели, отпрыгнули подальше.
– А, не по нраву вам такое? То-то же, – удовлетворенно бросила Прасковья и плавно двинулась к Милице.
Тот, кто прятался во Тьме, заворчал – из угла доносился рокот и шипение. Прасковья остановилась, повернулась на шум – в руках она держала берестяную котомку, посмотрела исподлобья.
– А там еще что? Кто там прячется?! – она подняла выше свечу. Тот, кто прятался в темноте, забился в тень, а потом и вовсе стих.
Прасковья шагнула к Милице. Открыв котомку, пригоршней зачерпнула соль, посыпала ею вокруг девушки, замкнув кольцом. Обошла еще раз кругом:
– Вот так-то лучше, – она стряхнула с ладоней остатки соли.
– Кто это, Прасковья? – Милица все еще опасливо оглядывалась по сторонам, всматривалась в темноту, отчетливо видя те самые сгустки злобы, что совсем недавно бросались на нее.
Горничная уклончиво пробормотала:
– Наутро посмотрим… Откуда, говоришь, они выбрались?
– Одна из-под крыльца, другая – из ледника, вон с того угла выбралась, – Милица подбородком указала на место.
Прасковья кивнула, примечая место.
– Теперь не тронут они тебя. Да и Гордея приставим за тобой приглядывать… Ежели что, зови…