Княжна для викинга. Книга 2 - стр. 55

– Твоя дочь, Ясыня…Она утонула, – после приветствий сообщил Трувор угрюмо.

– Как это?..– опешил Барма. Он уложил руку на забор, словно ища в последнем поддержки. – Когда это произошло?

– Сегодня ночью.

– Но почему?..– Барма хотел задать совсем другой вопрос. Но услышанное столь потрясло его, что он даже не осознавал своих слов. Он всегда был строг с Ясыней. И часто слышал обвинения в свой адрес в том, что не любит ее. Но это было неправдой. Он любил Ясыню. Хоть и не умел выразить этого. Он лишь хотел, чтоб из нее вышел толк.

– Был праздник. Все веселились. Ясыня пошла купаться в озеро…– Трувор рассказывал то, что ему поведали Смеян и Альв. – Ее звали, но она заплыла слишком далеко.

– Где же был Годфред?..– Барма не сводил глаз с колыхающейся на ветру былинки, такой же тоненькой и свободной, какой всегда была Ясыня.

– Спал в гриднице. Ясыня пошла на озеро без него, – Трувор уже знал, со слов Годфреда, что тот поссорился с Ясыней перед тем, как она ушла. Она ушла, а он отпустил ее. И, по сути, во всем случившемся виноват Годфред. Как и он сам, Трувор, виноват в том, что потерял свою собственную любимую.

– Почему же она пошла одна на это поганое озеро? – Барма все еще смотрел на дрожащую травинку. В уголке его глаза стояла слеза, которая никак не могла пролиться. И в итоге исчезла сама собой, рассеявшись. – Почему она зашла в воду? Ведь уже не купаются…Олень реку переплыл и воду остудил.

– Она была не одна. Там было много людей, – Трувор не стал объяснять причины, по которым Ясыня оказалась на озере. Разумеется, для всех это должен быть лишь злополучный случай.

– Ясыня плавает лучше всех, – повторил Барма слова Годфреда, понимая, как и тот, что это не так.

Емельян лежал на полатях в избе какого-то старика, согласившегося приютить у себя двух путников. Неподалеку от хитроумного атамана, на полу, к ножке лавки был привязан за руки Есений, который почти уже умирал от истощения. Но в последнее время он так сильно раздражал Емельяна, что тот даже не желал накормить княжича. Изборский разбойник был суров и строг. А чего добро переводить зазря? И так скоро окоченеет сей пустобай болтливый, Есений новгородский!

На вид атаман был среднего возраста. Его широкий лоб пересекали две глубокие морщины. Темная борода скрывала волевой подбородок. Но ничто не могло ни сгладить, ни спрятать его окаянный взгляд. Взгляд, в котором не было слабости. Он не жалел ни себя, ни кого-либо еще. И любое бедствие воспринимал как волю богов, даже если сам являлся его причиной.

– Емель, дай поесть. Худо мне, – взывал Есений из-под лавки. Он не ел три дня и ему действительно было плохо от голода. В желудке урчало и болело. – Неужто за все эти сокровища, что ты получил за мою жизнь, у тебя и куска лепешки для меня не сыщется?

– На, – Емельян чуть замахнулся и подкинул Есению горбушку «лишь бы плут, наконец, заткнулся». Изборский атаман не любил, когда кто-то гундит ему на ухо. Поэтому обычно он быстро расправлялся с заложниками. И его удручало, что в этот раз ему приходится медлить.

– Давай напрямик, Емель, – продолжал Есений, прожевав горбушку. – Ну зачем я тебе? Ты б меня отпустил прямо сейчас, а? Золото Дива тебе уже отдала за меня, да еще и дважды. Мы в расчете с тобой. Емель, а? – уговаривал Есений.