Княжич степных земель - стр. 41
Тот принялся отбиваться, благо, подоспели крестьяне. Разъярённые и жаждущие покарать нечистых. Марена не без усилий выбила мерзкую свирель из рук ворожея, решительно приспустила деревянную маску и обомлела, замерев на месте.
Дальше всё понеслось в тумане: вот залитые невесть чем глаза Ядвиги, вот злая толпа, вот деревья и верёвки, вот сдирают маски с остальных скоморохов и с ужасом узнают в них недавно пропавших священников, затем всех пятерых вешают, а те не сопротивляются – переходят из рук в руки, словно неживые тела.
Только Марене было понятно: Ядвига уже мертва, и непонятно, что произошло с ней. Кто мог так надругаться над сестрой, заставить её плясать и высасывать Жизнь из людей? А может, она сама неудачно провела обряд и позволила влить в своё тело что–то иное?
Марена сидела на земле и смотрела на стоптанную траву, не желая поднимать глаз. Одна страшная мысль переплеталась с другой, и все они сливались в жуткий хор. Её дух забился где–то на грани. Сейчас он не хотел ничего понимать. Устав от всех злоключений, птичница рухнула на землю и закрыла глаза. Темнота подхватила и понесла её далеко–далеко.
2.
Смарагдовое монисто вилось змеёй по шее и сдавливало горло. Ольшанке мерещилось, будто оно уже кусает её и яд растекается под тонкой кожей. Не ей предназначался этот подарок, но ничего другого у Юркеша, видимо, не нашлось. Откуда ему было знать, что княжна ненавидела зелёный и улыбалась пирующим из вежливости?
Между тем Войцех, воевода князя, делился последними новостями. Купцы и бояре вторили ему, рассказывая разные сплетни, собранные отовсюду. Болтали о шелках и тонкой пряже, о злобной чаще, где якобы завелось лихо, о деревнях возле Пустоши, в которых люди сходили с ума и резали друг друга. Ольшанка слушала с интересом, хоть и упорно делала вид, будто её слишком сильно интересует мелкая жемчужная россыпь на рукавах.
– Во как, – протянул купец, – говорят, брат на брата пошёл: сперва все как запляшут под скоморошью дудку, а потом – хрясь! – и резанина.
– И какая же это собака набрехала? – буркнул кто–то из бояр. – Где это видано, чтоб крестьяне начали глотать друг друга, как голодные псы?
– В мыльне, небось, наслушался, – хохотнул другой. – Местные девки и не такого расскажут, лишь бы сидел подольше да монет покрупнее отсыпал.
– Не обращай на них внимания, княжич, – махнул рукой Войцех. – Сейчас много всяких кривотолков ходит, только правды в них мало.
– А что отец? – спросил вдруг Юркеш. – Ты один вхож к нему, остальных гонит.
– Иссякает его время, – поморщился воевода. – Но ты не беспокойся, он в ладах с собой, хоть и чувствует, как бродит костяная где–то рядом.
Они разговаривали совсем тихо. Ольшанка сидела рядом со своим женихом, потому слышала каждое слово. Правду говорили: при смерти старый князь, не зря он почти не показывался. Значит, совсем скоро Юркеш займёт место главного, а она станет княгиней. Не будет же он лесную девку под венец тащить! А может, та вообще сгинула – не зря ведь чернавка улыбалась Ольшанке и говорила медовым голосом, что в тереме стало чуть свободнее.
От Юркеша за версту несло можжевельником и еловыми ветвями. Ольшанке это нравилось едва ли не больше подаренного мониста. Княжна охотно вкушала солёное и запивала пряным вином, надеясь перебить ненавистные запахи. Но вместо мясного пирога ей виделся буйный хвойный лес, который расцвёл посреди багряной осени и стал ещё темнее и суровее.