Книга седьмая. Любительство - стр. 73
Ясное дело, что детство проходило среди одного контингента, пошедшего позже в 82-ю школу, а юношеское взросление – уже в среде ребят из 41 школы, чей социальный уровень был ощутимо выше. Это очень разные миры, почти не пересекающиеся. Утром я попадал в мир детей благосостоятельных родителей, а днем возвращался к пролетариату во двор.
Понятное дело, что дворово-мещанские друзья не верили и душевно противились самой идее поступать в КГУ, злобно осмеивая меня за такую дерзость. Сверстники же из 41 школы в ощутимом числе поступили в Москву (8 из 27 одноклассников), а остальные в тот же КГУ (будущий СФУ). Одним из столичных счастливчиков в классе был Антон, тот самый давнишний и заветный друг, так легко отошедший в сторону, когда мне так нужна была поддержка в 2019 м.
Я же (в свою очередь) не мог и допустить в голове попытку поступления в Москву. Тогда оно было чем-то пугающе чуждым, туманно-далеким, и невозможным при жизни. Такова была прошивка воспитания и наблюдения за нерешительностью родителей. Они, кстати, до сих пор не решились ни на один переезд, кроме соседнего дома. Вдуматься только, единственное, на что хватило их личной силы и жизненной энергии, это переселиться в соседний дом и то при моем штормовом давлении это сделать.
С Антоном же мы были знакомы с самого (что ни наесть) раннего возраста, жили в одном подъезде той «хрущевки». Я начал помнить его раньше себя, и долгие годы придумывал сказки о дружбе сквозь десятилетия, вплоть до 2019-го. Так вот. Его родители в школьные годы были благополучнее моих, и где-то в средних классах перебрались в более престижный район в просторную квартиру. Мы уже подрастали, так что оттенки финансовых комплексов наслаивались поверх эстетических. К тому же, мои дурацкие зубы опошляли всю юность.
Их дела шли в гору, а наши под гору, маме приходилось брать еду в счет зарплаты в МВД. Антон, по мимо того, был существенно смышлёнее меня по всем предметам, видимо гены и родительское воспитание сказывались. Его папа был уважаемым преподавателем ВУЗа, деканом непроизносимой кафедры, предпринимателем, биржевым трейдером, а мой – водителем маршрутки. Его мама была шишкой в РЖД, к тому же уроженкой подмосковья со всеми вытекающими, и еще у нее была мама, жившая там.
Моя же мама была уроженкой далекой и обычно сомнительной республики Киргизия. После распада СССР (и восстания этнических аборигенов), вместе с другими русскими спешно переехала с родителями в крохотный закрытый и насквозь коммунистический городок Красноярск-45 (в 160 км от Красноярска). Мама Антона росла в Москве, а моя – в сибирской тайге, где медведей, слепней и радиации от ЭХЗ (градообразующее оборонное предприятие, делает ракетное топливо) было столько же сколько белых бантиков на косичках октябристок.
Зато мама моей мамы была тренером сборной Киргизской ССР по спортивной гимнастике, и впоследствии одним из самых состоятельных и уважаемых горожан Красноярска-45 (позднее г. Зеленогорск). У нее была здоровенная квартира и дача с курями и хрюшками, но главное был видеомагнитофон и два шкафа видеокассет американских блокбастеров с Ван-Даммом, Джеки Чаном и индийской любовной похабщиной. Вот откуда моя американщина, и, судя по всему, индийщина тоже, ведь сейчас я пишу эти строки именно с родины Митхуна Чакраборти. Даже успел посниматься в их боливудщине.