Клептоманка. Надкусанное яблочко - стр. 7
Евдокия запыхтела, окуляры сняла, протёрла рукавом рясы. Баловство это – учить крепостных, а не поспоришь – начальство велит. Хорошо, что зимой крестьянских детей отпускают образование получать, а сейчас лето, каникулы, закрыты классы.
– Ты, сестра, не дуйся. Вскоре ещё нам раскошелиться придётся, – сказала настоятельница почти примирительно.
– Ну и что на этот раз? – спросила Евдокия.
– Есть у меня одна задумка. Больницу хочу для бедных открыть.
– Чего? – монахиня нацепила окуляры обратно, вглядываясь в лицо Калисы. Шутить изволит?
– Жду одобрения архиерея, говорю. А потом строить новый корпус будем. На десять палат и кабинет врача.
– Вот ты – непоседа, матушка. Чего тебе спокойно не живётся-то? – спросила Евдокия, качая головой.
– А то и не живётся, что в округе врачи только богатых лечат, а бедняки мрут от простой хвори, как мухи от холода. Детишек жалко. Ничего, сестра, наладится всё у нас. Не переживай.
– Опять сегодня в деревню пойдёшь? – осуждающе наклонила голову в бок подруга.
– Пойду.
Калиса закончила с бумагами, раздала указания монахиням и послушницам, полы отдраить, обед приготовить, огород полить, и отправилась в путь. Лучший её ученик, смышлёный не по годам Ванька Кудрявый, на косу наступил, рана не заживала. Как бы мальчишка ноги не лишился или того хуже. Калиса ходила к нему через день, выкраивала время, мази прикладывала, знала какие травки собирать нужно, повязку меняла, житие святых читать приносила. В этих заботах и появилась мысль о больнице.
В деревне днём пусто, гулко, лениво. Даже собаки не лают, спят. Оставались старики да бабы с малыми детьми. Летом все в поле, в работе.
– Здоровья Вам, матушка! Не оставляете нас, – сказала крестьянка, стоя у деревянной лавки, где лежал мальчик. – Поправится наш Ванёк али нет?
В избе пахло свежим хлебом и сырыми пелёнками. В люльке сопел младенец, по деревянному скоблённому до бела полу ползал ещё один карапуз. Калиса наклонилась, погладила малыша, перекрестила.
– На всё воля Божья, – ответила она, распрямляясь. – Молитесь за него и не давайте ходить. Нельзя рану тревожить пока.
– Ох ты, святые угодники! Отец уже ругается. В поле работы много, кажные руки в помощь. Надо же такое приключилось в самый сенокос.
– Молитесь, – повторила Калиса, собираясь уходить.
– И старец так говорит. А нога-то не заживает, – подал голос с лавки Ванька, мотнув упрямо кудрями, надоело лежать.
– Что за старец? – остановилась в дверях настоятельница.
Мальчик и его мать посмотрели с недоумением. Вся округа бурлила, к старцу-отшельнику на поклон ходила. Святой человек объявился, а матушка не знала.
– Старец Козьма. В медвежьей пещере живёт, – ответила крестьянка.
– У чёрной горы, – добавил Ванька. – Вчерась заходил в деревню. Маманя попросила, и он меня благословил.
Глаза мальчишки засияли, словно не старец, а сам Иисус его осенил крестом.
– А что, Евдокия, ты мне главной новости не сказываешь? – строго спросила Калиса, вернувшись в монастырь.
– Какой? – испугалась монахиня, аж в горле пересохло. Все новости она узнавала первой. Неужели мимо неё прошли слухи?
– В деревне говорят, что старец объявился.
– Козьма? – разочарованно спросила Евдокия.
– Он самый.
– Так он уже год как объявился. Сначала в пещере сидел, недавно в народ выходить начал. Не слыхала разве?