Казна Империи - стр. 20

–

Для авторитета в самый раз, – поддакнул я.

–

Случилось мне в свои тридцать годов в кралю одну влюбиться, – продолжил свой рассказ вор, – да барышня та оказалась не из простых, а дочерью какого-то чинуши. Я к ней и с этого боку, и с другого, а она ни в какую, но подарки и побрякушки всякие любила прямо страсть. Привёл я её как-то в ресторацию и сомлел под водочку – подарил ей цацки золотые. А цацки те с дела одного удачного были.

–

Ну, ты даёшь! – не выдержал я, – Кто ж палёные вещи дарит?

–

Сомлел, говорю, – сокрушённо вздохнул Рваный, – Кто же знал, что цацки те родителев её обокраденных. Вот и пострадал, значит, я через ту любовь окаянную.

Глядя на переживания попавшего впросак вора, я невольно рассмеялся.

–

Все беды через баб, – в последний раз вздохнул Рваный и притушил окурок.

–

Пошли, горемыка, – хлопнул я его по плечу и поднялся на ноги, – А то конвоиры на розыски отправятся.

Сколько таких историй выслушал я, находясь за колючей проволокой, одному Богу известно. Но думал я, кряхтя под сучковатой валежиной, совсем о другом. Как пить дать среди зэков есть кто-то, кто не упустит любой моей оплошности и нанесёт удар. Придётся снова спать вполглаза, а не то…

–

Где вас черти носили? – раздался недовольный возглас старшего лейтенанта.

–

Дак до лесочку пришлось топать, туточки кругом кочка и ни одной дровины, – оправдался Рваный.

Щусь, недовольный задержкой, раздражённо выматерился. Надо заметить, что в мастерстве неформальной лексики лагерная администрация поднаторела не хуже охраняемого ими контингента. А в иных случаях намного опередила своих подопечных. Я же, не обращая внимания на витиеватую речь лейтенанта, глядел, как по реке плыло полузатопленное дерево. Его покрытые илом ветви придавали дереву сходство с разлапистыми рогами плывущего по воде сохатого.

В моей памяти всплыло такое же лето тысяча восемьсот шестидесятого года, как мы со Степаном этой самой протокой плыли на озеро Болонь определять на место жительства Алонку и его возлюбленную Менгри.

«Хорошие были времена, – вздохнул я с тоскою, – и за спиной никто с карабином не маячил».

–

Гражданин начальник, гражданин начальник! – прервал мои размышления крик чистившего рыбу зэка по кличке Ноздря. – Глядите-ко!

Все посмотрели в ту сторону, куда указывал рукой заключённый. В верховья протоки Серебряная заходил караван из нескольких гребных баркасов.

–

Никак Коларовская партия, товарищ старший лейтенант, – приложив руку к козырьку, произнёс один из охранников.

Щусь поднёс к глазам висевший на груди бинокль.

–

Они самые, – подтвердил он через минуту. – Где их только черти носили!

Между тем лодки каравана, постепенно увеличиваясь в размерах, подходили всё ближе и ближе.

–

Ничего не понимаю, – пробормотал сквозь зубы Щусь. – Заключённых вижу, а конвоя нет. А ну-ка, ребята, приготовьте на всякий случай оружие.

Конвоиры защёлкали затворами винтовок.

–

Никак сам Николай Васильевич? – поприветствовал Щусь стоявшего во весь рост на носу первого баркаса человека.

–

Он самый, товарищ лейтенант, – весёлым голосом отозвался человек лет двадцати пяти-двадцати восьми.

–

Что-то я солдат не вижу, – стараясь придать голосу спокойствия, проговорил Щусь. – Неужели без охраны?

–

Как же без вас-то? – голос Коларова стал в меру язвительным. – Есть один боец, вон он на третьем баркасе веслом орудует.