Кавалергард. Война ва-банк - стр. 20
Под началом у Алекса было три полка пехоты – чуть больше полутора тысяч человек; около семисот выздоравливающих из разных полков; около пятисот юнкеров с драгунским «образованием» и совершенно разрозненных, не «обкатанных» в качестве единого подразделения. Были еще и милиционеры с ополченцами, причем численность последних была достаточно солидной. Вот только на большую половину надежды не было – многие бюргеры шли в милицию исключительно за привилегиями и могли повоевать разве что против контрабандистов при солидном численном преимуществе со своей стороны… Но и то хлеб.
Война разворачивалась исключительно от обороны, объединенный[11] Мекленбург выставил армию чуть более двадцати тысяч человек – огромная цифра для небольшого государства. Собственно говоря, непосредственно армией было около восьми тысяч человек, то есть примерно столько же, сколько у самого Грифича. Было еще около пяти тысяч наемников, а кроме того, герцоги выставили охочих юнкеров, призвав последних приходить со слугами…
Звучит нелепо, но у многих помещиков были всевозможные егеря, гайдуки[12], приживалы… многие из которых весьма уверенно владели оружием и были лично преданы своим хозяевам. В мелких конфликтах они нередко играли достаточно значительную роль, а в более серьезных случаях их могли использовать для охраны обоза или лагеря, поставить в качестве пехоты, не в поле, разумеется, а за каким-то укреплением. Феодализм, да… Но Мекленбург и был этаким островком Средневековья.
Война началась грязно – с насилия над мирными жителями. Юнкера совершенно не скрывали своих намерений: грабеж, новые крепостные-рабы, которых они угоняли к себе в поместья… Все та же средневековая философия. Не понадобилось даже пускать в ход пропаганду – наемники и юнкера со слугами сами были лучшей пропагандой в пользу Рюгена.
– Давай, Юнгер, завали эту холопку!
Одетый в потрепанную ливрею лакей с удовольствием повиновался пьяному хозяину и поймал молоденькую крестьянку, схватив ее возле амбара.
– Нет! Не надо… не надо…
Девушка отбивалась, но…
– Н-на! – И подошедший хозяин лакея впечатал ей кулак в хорошенькое личико. Та «поплыла» и сопротивляться уже не могла. Пьяно сопя, мекленбуржский дворянин разорвал лиф, и груди померанской крестьянки вывалились.
– Гы…
Потискав их, мекленбуржец с помощью лакея повалил жертву на землю и задрал юбку девушке.
– Не на…
– Бах! – Удар кулаком отправил ее в беспамятство, а мекленбуржец снял с себя штаны и через короткое время задергался на крестьянке. Та слабо стонала, ничего не соображая.
– О, фон Дитц, а ты неплохую пташку завалил, – подошел к отвалившемуся насильнику такой же пьяный земляк, – дашь попользоваться?
– Да бери! – щедро разрешил тот. Попользовались девушкой всем отрядом, и через несколько часов она уже мало напоминала человека – вся в крови и синяках и почти не реагировавшая на «изыски» насильников.
– Скучно, – лениво промолвил слегка протрезвевший фон Дитц, – может, развлечемся?
Когда отряд мекленбуржцев уходил дальше, померанская ферма горела, но живых там не было никого. Почти два десятка человек были убиты так жестоко, что подоспевший через несколько часов отряд померанского ополчения долго блевал.
– Это не люди! – сухо сказал немолодой помещик, предводительствовавший у ополченцев. Его крохотное поместье также было уничтожено и разграблено схожим образом. Единственное различие – опытный ветеран успел спрятать близких.